Флегг зажег волшебный свет и повел Томаса обратно, потайнымходом, к отверстию в стене. Перед тем, как выйти, он обратил внимание Томаса наглазок в деревянной обшивке. Томас увидел на другой стороне коридора нишу сзеркальными стенками, в которых отражались оба конца коридора.

«Всегда смотри в глазок перед тем, как выйти, — предупредилФлегг. — Пусто?»

«Да», — прошептал Томас в ответ.

Флегг надавил какую-то пружину, и дверь открылась.

«Теперь скорее!» — они вышли, опять захлопнув дверь засобой.

Через десять минут они уже были в комнате Томаса.

«Ну хватит на сегодня, — сказал Флегг. — Помни, что ясказал, Томми: не ходи туда слишком часто, чтобы тебя не поймали, а если тебяпоймают — глаза его мрачно блеснули, — скажи, что нашел это место случайно».

«Хорошо», — быстро сказал Томас. Голос его скрипнул, какнесмазанная петля. Когда Флегг вот так смотрел на него, его сердце всегдадрожало, подобно птице, бьющейся в клетке.

Томас последовал совету Флегга, но иногда он пользовалсяпотайным ходом и подглядывал за отцом через стеклянные глаза Нинера — за отцом,который всегда в том мире был странного зеленовато-желтого цвета. После этого унего всегда болела голова, должно быть, оттого, что он наблюдал все глазамидракона, в которых все отражалось высохшим и готовым вспыхнуть. Это принесло идругие новые ощущения. Если раньше он любил отца, горевал, что тот недостаточноего любит, иногда боялся, то теперь он впервые начал жалеть его.

Когда Томас заставал отца в чьем-нибудь обществе, он сразууходил. Он смотрел долго, только когда отец был один. Раньше Роланд редкооставался один, даже в своей «берлоге» — всегда находилось какое-нибудь срочноедело и проситель, которого нужно было выслушать.

Но эти времена ушли вместе с властью и здоровьем. ТеперьРоланд с тоской вспоминал, как жаловался Саше или Флеггу: «Когда же они оставятменя в покое?» Теперь, когда это случилось, он жалел о них.

Томас жалел отца потому, что люди редко хорошо выглядят,когда они одни. В обществе они всегда носят маски. А что под ними? Какой-нибудьжуткий монстр, от которого все убежали бы с воплями? Бывает и так, но обычнотам не скрывается ничего плохого. Обычно то, что мы прячем под маской, можетвызвать у людей смех, или отвращение, или и то и другое вместе.

Томас увидел, что его отец, которого он любил и боялся икоторый казался ему величайшим человеком в мире, в одиночестве становитсядругим. Он мог ковырять в носу, вытаскивать оттуда засохшие зеленые сопли ирассматривать их на свет с мрачной сосредоточенностью, как ювелир — редкийкамень. Он вытирал их о свое кресло, а некоторые, как это ни жаль, даже съедалс тем же сосредоточенным выражением на лице.

Питер приносил ему вечером бокал вина, но, когда Питеруходил, он выпивал огромное количество пива (много позже Томас понял, что отецне хотел, чтобы Питер это видел) и после этого мочился в камин.

Он говорил сам с собой. Иногда он бродил по комнате,спотыкаясь и разговаривая то ли с собой, то ли с головами зверей.

«Я помню, как мы тебя взяли, Бонси, — обращался он к лосинойголове (зачем-то он наградил каждый из своих трофеев именами). — Со мной тогдабыли Билл Сквоттингс и тот парень с бородавкой на роже. Помню, ты побежал черезлес, и Билл промазал, и парень с бородавкой промазал, и я тоже…»

И он демонстрировал, как он промазал, поднимая ногу и пускаяветры, и размахивал руками, и смеялся стариковским, кашляющим смехом.

Тогда Томас закрывал панели и проскальзывал назад в коридорс виноватой усмешкой мальчика, который ест незрелые яблоки, хотя знает, что егоот них будет тошнить.

Это отец, которого он так любил и уважал?

Это был старик, который пускал ветры и ел собственные сопли.

Это король, которого верные подданные называли РоландДобрый?

Он мочился в камин, поднимая клубы вонючего пара.

Этот человек разбил его сердце, не оценив сделанную имлодку?

Он говорил с чучелами на стенах, называя их глупыми кличкамивроде Бонси, Рогач или Волосатая Рожа.

«Мне больше нет до тебя дела, — думал Томас, оглядывая взеркало коридор и пробираясь потом в свою комнату. — Ты просто глупый старик, имне плевать на тебя. Плевать, слышишь?» Но Томасу было до него дело. Часть еговсе еще любила отца и хотела пойти к нему, чтобы Роланд говорил с ним, а не созвериными головами.

Но другая его часть предпочитала подглядывать.

Вечером, когда Флегг принес королю Роланду бокалотравленного вина, Томас впервые за долгое время осмелился подглядеть за отцом.Тому была причина.

За три месяца до того, как-то ночью, Томас не мог уснуть. Онворочался, пока часовой на башне не прокричал одиннадцать. Тогда он встал,оделся и, крадучись, вышел из комнаты. Через десять минут он уже заглядывал вберлогу отца. Роланд не спал и был сильно пьян.

Томас много раз видел отца пьяным, но не до такой степени.Он был удивлен и даже испуган.

Многие люди постарше Томаса думают, что старость — тихоевремя. Тихая мудрость, тихая ворчливость или даже старческий маразм. Они верят,что к семидесяти жар души превращается в угли. Но в ту ночь Томас убедился, чтоэти угли могут иногда вспыхивать ярким пламенем.

Отец в развевающемся халате быстро ходил из угла в угол. Егоночной колпак слетел и остатки волос торчали непричесанными космами. Он неспотыкался, как обычно, хоть и покачивался при ходьбе по-матросски. Когда оннаткнулся на стул с высокой спинкой, стоявший прямо под оскаленной головойрыси, он просто отшвырнул его прочь с рычанием, заставившим Томаса вздрогнуть.Стул ударился о стену, оставив вмятину на железном дереве — в этом состоянии ккоролю вернулась былая сила.

Он уставился на голову рыси красными воспаленными глазами.

«Укуси меня! — прорычал он, опять заставив Томаса подскочитьв своем укрытии. — Укуси, или ты боишься?

Слезай оттуда, Крэйкер! Прыгай! Вот моя грудь, — онраспахнул халат, обнажив волосатую грудь, и оскалился своими немногочисленнымизубами в ответ на великолепный оскал рыси. — Давай, прыгай! Я удавлю тебя этимивот руками! Я вырву твои вонючие потроха!» Он стоял так какое-то время, с голойгрудью и поднятой головой, сам похожий на зверя — на старого оленя,затравленного охотниками. Потом он пошел дальше, остановился под головоймедведя и осыпал ее такими ужасными проклятиями, что оцепеневшему Томасу показалось,что сейчас разгневанный дух зверя оживит мертвую голову, и та зубами перерветгорло отцу.