н. э. свое существование как ежедневную смерть, с реальной смертью его встреча состоится лишь спустя пять лет, в 37 г. н. э. Тиберий скончался в своей постели на Капри, процарствовав двадцать два с половиной года[23]. Теперь титул императора унаследовал его племянник, молодой Гай Калигула.

Понять Мессалину или истории, которые о ней рассказывают, невозможно без понимания долгого и зачастую тягостного правления Тиберия.

Мессалина была подростком, когда Тиберий умер; именно в годы его правления она родилась и выросла. Именно интриги и кризисы Тибериева двора начала 30-х гг. н. э. стали для нее школой римской династической политики; ужасные смерти Агриппины, Юниллы, молодой дочери Сеяна, и Ливиллы продемонстрировали ей, каким опасностям подвергается женщина, вовлеченная в политику Юлиев-Клавдиев.

Но, что, вероятно, важнее всего, именно в обстановке изоляции и секретности, характерной для последнего периода правления Тиберия, вступил в свои права «жанр» пикантных слухов. Истории, разраставшиеся вокруг замкнутого Тиберия, положили начало долгой и почтенной традиции распространения слухов, которая повлияет на ход короткой жизни Мессалины и ее долгой жизни после смерти.

Говорили, что император скрывался потому, что его некогда благородная внешность сделалась физически отталкивающей, его лицо покрылось пятнами и язвами{89}. Говорили также, что эти изъязвления были всего лишь внешними проявлениями внутренней растленности, постыдных желаний, которые Тиберию все меньше удавалось контролировать и скрывать. Говорили, что он скатился к сексуальной одержимости и извращениям; что двенадцать соединенных между собой вилл, построенных им на вершине Капри, были полны эротических фресок и пособий по сексу; что гроты и террасы у него в садах населяли проститутки, переодетые нимфами и сатирами. Говорили, что он насиловал юношей, выбирая их не только за красоту, но и за аристократическое происхождение; что у него были отборные команды проституток – актрис, «изобретательниц чудовищных сладострастий», которые «наперебой совокуплялись перед ним, возбуждая этим зрелищем его угасающую похоть»{90}. Тиберий, бывший чопорный традиционалист, создал на Капри порочное царство «злодеяний и любострастия»{91}.

Кое-что из этого, возможно, было правдой. Тиберий мог быть не первым мужчиной во власти, злоупотреблявшим этой властью ради извращенного сексуального удовлетворения, и безусловно не последним. Но многое, скорее всего, правдой не было. Отшельничество Тиберия в последние годы вкупе с более чем зримым кровопролитием начала 30-х гг. стали питательной средой для народного воображения, той, в которой связи между сексуальной распущенностью и тускло освещенным, приватным миром имперской политики могли взращиваться, пока не заживут самостоятельной жизнью.

Структуру власти римского самодержавия создал Август, но именно при Тиберии новая культура автократии заявила о себе. Вот где начинаются все тайны, показательные процессы, прелюбодеяния и извращения, с которыми вскоре будет неизбывно ассоциироваться дом Цезарей, и в особенности имя Мессалины.

V

Неудачный год для свадьбы

Узри же, как светочи

треплют золотом локонов –

новобрачная, выйди.

Катулл. 61 (Свадебный гимн)[24]

Год свадьбы Мессалины с Клавдием начался зловеще. 1 января 38 г. н. э. раб по имени Махаон забрался на священное ложе[25] Юпитера Наилучшего Величайшего (Jupiter Optimus Maximus) в храме на Капитолии – сердце римской государственной религии. Вначале он произнес «много страшных пророчеств»; затем зарезал щенка, принесенного с собой, вероятно, специально по этому случаю, и наконец зарезался сам{92}.

Ни безумные пророчества раба, ни даже убийство собаки не могли омрачить настроений аристократии в тот январь. Старый император Тиберий скончался на Капри в марте предыдущего года, и Рим наслаждался бурным медовым месяцем со своим новым принцепсом. Калигула был молод, весел, говорил правильные вещи – и после суровых двадцати двух лет при Тиберии патриции были готовы ему поверить.

Кроме того, планы замужества Мессалины уже не подлежали дальнейшему отлагательству. Большинство патрицианских девушек выдавали замуж лет в четырнадцать – восемнадцатилетняя Мессалина была уже стара для первого брака. Хотя предыдущий брак, безусловно, был бы упомянут в источниках, это могла быть не первая помолвка. В середине 30-х гг. было очень легко потерять жениха – и даже двух, в случае его неосторожности, – из-за болезни, военной службы или постоянных кризисов придворной политики Тиберия. Возможно, Мессалина уже была обручена и ее помолвка сорвалась.

Какова бы ни была причина задержки, в 38 г. Домиция Лепида наконец увидит свою дочь в наряде невесты. Утром на заре дня свадьбы Мессалину разбудили рано – ее комнату оккупировали мать и другие родственницы, служанки, несущие одежды и украшения, профессиональные парикмахеры и старые рабыни семьи. Ее одели в белоснежную свадебную тунику, tunica recta, складки которой на талии были схвачены поясом, возможно, свисавшим под тяжестью жемчуга и каменьев и завязанным сложным геркулесовым узлом. Это узел предназначался для того, чтобы муж развязал его в брачную ночь. Ее волосы ритуально разделили на пряди наконечником копья – в угоду какому-то мистическому символизму, значения которого уже никто не мог вспомнить, – а затем переплели и уложили в замысловатую шестиярусную прическу невесты, известную как seni crines. Этот «венец башненосный» был украшен венком из листьев вербены, майорана и цветов, которые, если Мессалина блюла традиции, она должна была собрать сама{93}. На ноги ей надели изящные желтые сандалии, на шею повесили драгоценные камни и жемчуга, запястья обвили браслетами. Наконец, голову Мессалины покрыли flammeum. Это покрывало, цвет которого сравнивали кто с «яичным желтком», кто с «кровью», кто с «огнем», было самой характерной отличительной особенностью римской невесты.

Облаченная в этот пышный наряд, Мессалина помолилась и совершила жертвоприношение богам, предлагая им благовония и вино или, возможно, своих детских кукол{94}. В последний раз были проверены брачные контракты, авгуры постарались найти благоприятные предзнаменования счастливого брака. Вероятно, от Мессалины ожидалось, что она будет плакать, покидая родительский дом на закате. Плачущая невеста, впервые выходящая замуж, была расхожим образом в латинской поэзии – в одном из своих свадебных гимнов Катулл, поэт периода Поздней республики, написал: «Распахнитесь пред девою, / двери! ‹…› стыд природный мешает ей, – / плачет, им заворожена, / а ведь надо идти-то»{95}.

Процессия родственников, знатных друзей и клиентов, скорее всего, привлекала толпы зрителей, когда она шествовала по улицам города в свете пылающих факелов, распевая ритмичные свадебные гимны Гименею: «О Гименей! Ио Гименею, Гимену!»[26]

Пунктом назначения был городской дом Клавдия, один из трех новых домов Мессалины, дверь которого была увита цветами и ярко освещена по такому случаю[27]{96}. Внутри молодую невесту ждали большой свадебный пир, украшенное брачное ложе и жених – Клавдий, сорокасеми– или сорокавосьмилетний двоюродный дядя Мессалины, дядя нового императора, до сих пор не знавший счастья ни в жизни, ни в любви{97}.

Клавдий, или, выражаясь учтиво, Тиберий Клавдий Нерон, был третьим и последним выжившим ребенком Друза Старшего и Антонии Младшей. Он родился в 10 г. до н. э., в самый разгар лета в первый день месяца, который вскоре переименуют в «август», в честь правящего императора.

Родословная Клавдия, вполне в стиле Юлиев-Клавдиев, была столь же запутанной, сколь высоким было его происхождение. Его отец Друз формально был пасынком Августа. Ливия была беременна им на шестом месяце, когда развелась с первым мужем и стала третьей женой Августа; мальчик, таким образом, родился под крышей принцепса. Юридически отцом мальчика был признан бывший муж Ливии, но, естественно, ходили слухи, что настоящий его отец более августейшего рода. В одном стихотворении современника саркастически отмечалось, что «везучие родят на третьем месяце»{98}.

У матери Клавдия, Антонии Младшей, были более официальные, хотя, возможно, и не столь прямые, родственные связи с императором. Антония Младшая была дочерью Октавии, сестры Августа, и Марка Антония, его бывшего союзника, ставшего злейшим врагом. Ее старшая