Раненые стонали под ногами, и везло тем, кто мог позволить себе отползти, чтобы их не затоптали.

Неполные две тысячи человек не могли сдерживать натиск всей румелийской армии, даже без их пушек. Надежда была только в том, чтобы продержаться до вечера и уйти под прикрытием темноты в леса.

А вскоре сарацины переправились выше по течению, и ударом с фланга опрокинули оставленные войска.

И хотелось бы Теодору утверждать, что новые ромейские войска проявили себя как положено наследникам славного прошлого. Но это было не так. Завидя обошедшего их врага, люди дрогнули, строй — основа всего, распался. Тут всем стало понятно, что бой проигран. А когда стало понятно, что бой проигран, то началась анархия. Никакие команды не могли остановить солдат.

Сарацины, казалось, были со всех сторон. Они бешено рубили кривыми клинками бегущих без всякой жалости, иной раз даже не обращая на поднятые вверх руки.

В результате строй ромеев распался, армия побежала, и румелийская конница практически без сопротивления стала уничтожать бегущих солдат.

Вокруг Лемка падали его сослуживцы. Из стоящих рядом — пуля пронзила голову Райко Цекова, всадник срубил Йордана Тонева. Гибли многие другие, ищущие спасения. Солдаты искали его в лесу, убегая вверх по склонах, к высотам. Или же наоборот, направлялись к реке. Быть может именно то, что все бросились в разные стороны, а не побежали единой толпой и дало многим шанс на то, чтобы выжить. Сарацинские всадники улюлюкающими группами метались среди толп ромеев и азартно рубили своими тяжёлыми киличами по головам и плечам, прикрытых шляпами и шапкам, которые ни от чего не защищали.

Из стрелков и раньше мало кто имел шлемы, а уж после отступления похвастать этим мало кто мог. Теодор свою мисюрку сохранил — и не понятно, к лучшему то было или нет.

Когда паника накрыла всех вокруг, он пытался привести солдат и войнуков в чувство, вместе с несколькими офицерами. Правду сказать, именно пример иноземцев указал ему, как надо действовать.

— Стойте, трусы! Поднимайте оружие! Спокойно! Отступаем группой! Скопефты — не затушите фитили! Контарионы — пики вверх!

Может эти усилия и привели к какому-либо успеху, так как тогда ему прилетел удар по голове. Был ли то удар мюсселема, или убегающий солдат огрел его, чтобы под ногами не мешался… То осталось неизвестным, так как на какой-то период сознание покинула его тело, которое безвольно покатилось вниз со склона. Где и осталось лежать, скрытое ветвями молодых ив и сухой травой на неудобном берегу.

Глава 7

Очнулся Теодор от ночного холода и росы, что начала оседать на одежду.

Закоченевшие мышцы с трудом оторвали от расцарапавших лицо веток и сухой травы.

Чтобы вспомнить и понять, что вообще произошло и как он оказался здесь пришлось потратить какое-то время, смотря в пространство перед собой. На голове обнаружилась здоровенная шишка, да присутствовал звон между ушей. Болело всё тело, руки были в ожогах, но каких-либо открытых ран на теле он не обнаружил. Множество ссадин — вот и все его потери, если не считать утерянное оружие.

С собой остался лишь один кинжал.

Впрочем…

Теодор оглянулся.

Ночь уже подходила к концу и по ощущениям, по едва заметному изменению расцветки на небе вскоре должна был начинаться рассвет.

Вокруг лежало немало убитых, еще не обобранных победителями, или же сделавших это спустя рукава. Скорее второе, так как вряд ли бы складывали свое оружие в единые кучи. Это одежду ещё не успели снять и срезать.

При этом вокруг никого. Ну так имеют право — победители наверняка тоже утомились за прошедший день.

Пересиливая замерзшие и окаменевшие мышцы, Теодор заставил себя действовать, пока было время.

Первым делом подобрал из кучи оружия аркебузу и патронташ, к которому примотал моток фитиля. Затем, не имея сил бороться с собой, он полез на небольшой высоты холмик, которую они защищали у переправы, огибая уже окоченевшие тела. Побелевшие, лишенные крови когда-то смуглые эллины, ромеи, болгары лежали вповалку. Тел их врагов, которых было, как помнил Лемк, ничуть не меньше, а как бы и не больше, уже не было. Умирали все, смерть никого здесь не щадила.

Возможно где-то тут лежат и друзья — Мардаит, Месал, Юх, Петр… Как их найти?

На холме, на поле произошедшей трагедии перемещались чьи-то тени. Наверняка это были мародеры, что под прикрытием темноты собирали в торбы все, что попадалось под руку — золотые украшения, награды, кошели, одежду, снимали перстни и кольца с застывших пальцев убитых. Победители вряд ли бы так таились. А вот те, кто шёл за ними по пятам, всякие их маркитанты, или как они у них там называются… Лаимчили… Михтеры… Теодор откинул эти невовремя возникшие мысли. Время от времени среди мародеров раздавалась ругань. Грабители трупов ссорились между собой и пытались прогнать конкурентов-воров.

— Узак! Гит бурадан, есек!

Как найти в темноте друзей?

Добрался до места, где стояла кентархия друзей и ощупывая лица покойников, попытался найти близких. Он понимал, что во многом это было бесполезно, акт отчаяния.

На востоке линия у горизонта светлела всё сильнее, а друзья всё не находились, что давало надежду на то, что они спаслись — выбрались из этого проклятого места, ушли в леса с остатками войск.

Надо было уходить. Только далеко ли уйдешь, когда вокруг господствует враг? Когда их патрули наверняка рыщут тут и там?

Если только уплыть…

И стараясь не шуметь, Теодор пополз обратно. Наверняка если бы его видели со стороны, казалось бы, что он еле передвигается. Ему же самому казалось, что он мчится вперед, теряя время когда приходилось огибать мертвых, которые были разбросаны вокруг.

У места, где очнулся, подобрал «своё» оружие и направился вдоль берега, постоянно опасаясь наткнуться на лагерь врагов.

Вскоре выбрал удобный заход в воду, и не мешкая, чтобы не утонуть в реке сбросил с себя почти новый кафтан, связал узлом, снял сапоги, перевязал их «двенадцатью апостолами», закинул на шею. Проверил не выпадет ли кинжал и вошел в воду, удерживая в руках ружьё.

Правда не сделал и шага, как наткнулся на труп. Раздетый, то есть явно успели ограбить при жизни — да ещё со связанными в локтях руками. Тут же ещё одно тело. А за ним другое, а за ним ещё, ещё и ещё… Много. И у всех связаны руки.

— Ааа… Говорили же, что они верят, будто