Белая кожа как мрамор светилась в темноте, отчего все турки с непередаваемым видом уставились на неё. Мельник же от этого зрелища задрожал.

Безбородый вдруг улыбнулся:

— Видим, что тут никого больше нет…

— Это дочка…

— А не найдётся ли у тебя выпить? В горле совсем пересохло.

— К сожалению…

— Тогда прогуляйся и купи нам водки.

— Но ведь ваша вера…

— Сейчас ночь, и бог не увидит небольшого отступления от фикха…

— Уважаемый ага, все трактиры и харчевни на дороге и в деревнях закрыты. — Мельнику явно не хотелось оставлять дочь с этими тремя.

— Давай иди уже! — улыбался безбородый, посматривая на девочку. — Пройдись по домам. У вас у кого-нибудь обязательно найдется выпить. Посидим, выпьем вместе. Знаешь же закон — те, кто преломляет хлеб вместе не будут врагами. Ты ведь не хочешь, чтобы мы стали врагами, э?

Тон был явно издевательский, и все это прекрасно понимали.

— Ну чего стоишь? Почему не идёшь? Не доверяешь⁈

Безбородый указал на девушку и продолжал, улыбаясь:

— Пока тебя не будет, дочь накроет стол. Смотри, какая она у тебя большая! Замуж, наверное, давно пора! Тринадцать лет есть? Что ты там шепчешь? Четырнадцать почти? Какая красавица! Иди и не переживай — мы присмотрим за тем, чтобы никто не разворовал твоё добро!

Будто в подтверждение этих слов двое подручных безбородого положили руки на рукояти ятаганов, специфические рукояти которых было видно издалека. Посматривая на мельника, они кивали, улыбались и что-то неразборчиво говорили друг другу на своём языке, отчего ещё больше смеялись, посматривая на болгар и в частности, осматривая девушку как свою добычу.

Мельник смотрел на сарацин, явно прескверно себя ощущая — один против троих воинов… Как тут сопротивляться? И он попытался сделать то, что мог, а именно попытавшись вновь уговорами отвести угрозу:

— Добрые люди, не шутите так надо мной… Я вдовец, и дочь — Бильяна, это самое дорогое что у меня есть. Я болен, тяжелая работа давно оставила отпечаток на мне… Не позорьте нас. Позвольте нам лишь лечь спать — мы никоим образом вас не побеспокоим.

Только исмаилиты явно уже приготовились к развлечениям, потому слова мельника не дошли до них.

— Ты слишком много говоришь для старого и больного человека, которым хочешь казаться! Ты явно забыл, какое положение занимаешь! Я тебе сказал — неси выпить, а значит — пошёл отсюда, и чтобы духу твоего не было!

И мельника стали выталкивать к дверям.

— Слишком позднее время… Я не пойду… Никто меня там не ждёт… Это мой дом…

Тут уже всякие приличия покинули прибывших:

— Шакалья душонка! Продавшийся ромеям! — заорал безбородый и выхватил свой ятаган.

— Ага, я не могу оставить ребёнка!

— Прочь, помойное отродье! Только из-за твоей дочери не будем марать о тебя наши клинки!

Сарацины накинулись на мужчину, который попытался ухватить одного, но двое других ударами кулаков повалили его и стали пинать ногами.

Хрипя, мужчина успевал умолять:

— Стойте! Мы уйдем! Мы просто уйдем! Забирайте всё что у нас есть, оставьте только нас в покое!

Удары продолжали сыпаться на него градом.

Однако мельник оказался довольно ловок. Он сумел ужом выкрутиться у них из-под ног и стремительно бросился к входу, где прятался обалдевший от происходящего Теодор.

— Спасите!

— Несите веревки и вяжите его, пока сюда вся округа не сбежалась!

Мельник подхватил у входа вилы, выскочил во двор и резко повернувшись, пропорол ими бок одного из врагов. К сожалению, не смертельно.

— Ах ты, вшивый гяур! Мы хотели с тобой по-доброму! Но теперь ты увидишь тут веселое представление! Сожжем мельницу, и приласкаем дочку. Это тебе будет расплата за твоё гостеприимство!

— Спасите! Люди добрые! Кто-нибудь! Спасите! — надрывался мельник, у которого один газ стремительно опухал, а борода вся залита кровью из разбитого носа.

Крик Бильяны разрывал ночь сильнее хрипов её отца и яростных воплей сарацин.

— Стой, дура! А лучше давай, раздевайся пока — мы будем делать твоего отца дедушкой. Нашли, кому сопротивляться… На днях я лично срубил двум семьям с их детьми, за непочтительность и за то, что те поддержали этих западный гяуров.

Теодор, не ожидавший всего увиденного, и первоначально просто пытавшийся узнать, что происходит, решил, что надо бы вмешаться и ему. На его месте Жан Бусико бы начал действовать уже давно, бросив прямой вызов этому отребью. Теодору далеко было до этого героя прошлого, и он не был уверен, что сможет их победить лицом к лицу. И хоть ноги его устали, в груди стало тесно, а по телу пробегала дрожь — явный признак будущей драки.

Он отставил в сторону бесполезное ружьё, прокляв себя за то, что не поджег фитиль, не забил пулю и порох. А в минуту, когда надо действовать быстро, оно становится не полезнее дубины. Конечно могло статься, что дымок почувствуют и его присутствие раскроют… Но выстрел — это всё-такие на такой короткой дистанции мог оказаться один убитый враг.

Тихо, но быстро приблизившись к последнему из тройки сарацин, как раз отпрыгнувшему/увернувшемуся от удара вил. Схватив его одной рукой за лицо, притянул резко к себе и воткнул острый кинжал в ямочку под кадыком, в месте чуть выше места схождения ключиц. Враг сильно дернулся, разрезая себе мышцы и Теодор, чтобы покончить с ним, ещё несколько раз ударил его лезвием в шею.

К сожалению, это не укрылось от взоров двух оставшихся врагов.

— Да чтоб у тебя отсох детородный орган! Ты кто ещё такой?

Вместо ответа Теодор выхватил скьявону.

Безбородый, увидев нового врага, и потеряв товарища, внезапно выхватил из-за пояса пистоль и разрядил его в Лемка. Не ожидавший подобного ромей едва успел отреагировать, метнувшись в длинном выпаде вперёд. Горячее облако дыма обожгло лицо, но удара пули, которая бы его остановила, Теодор не почувствовал, но и враг сумел уклониться от кончика тонкого меча. И так вечернюю атмосферу двора затянуло облако дыма, которое дало возможность сарацинам напасть на Теодора и ему пришлось какое-то время отбиваться от двух врагов одному. Лишь в блеске молодой луны мелькали искаженные схваткой лица и блестели всполохи стали.

Завязался действительно яростный бой. И если бы не помощь мельника, что своими вилами пытался достать сарацин, Теодору пришлось бы совсем плохо. Враги были опытные и безжалостные. Однако и Теодор умел кое-чего, и на