class="a">[92]. В автобиографической прозе «Охранная грамота» Пастернак написал о своих отношениях с музыкой так: «Больше всего на свете я любил музыку, больше всех в ней — ​Скрябина. Музыкально лепетать я стал незадолго до первого с ним знакомства. К его возвращенью я был учеником одного поныне здравствующего композитора. Мне оставалось еще только пройти оркестровку. Говорили всякое, впрочем, важно лишь то, что, если бы говорили и противное, все равно жизни вне музыки я себе не представлял. Но у меня не было абсолютного слуха»[93]. Музыка станет фонетическим законом его поэзии.

В итоге Пастернак поступил на юридический факультет Московского университета, потом перевелся на философский, который окончил в 1912 году. За дипломом в канцелярию он так и не явился, словно предвосхищая невзятие другого документа — ​нобелевского диплома[94].

Начались колебания между философией и поэзией, словно повторявшие движения маятника между датами его рождения — ​29 или 30 января. И Пастернак выбрал поэзию. Сначала он посещал встречи кружка символистского издательства «Мусагет», с 1914 года примкнул к содружеству футуристов «Центрифуга». Появились первые публикации: в 1913‑м в коллективном сборнике «Лирика»[95] и в том же году первый самостоятельный сборник «Близнец в тучах», который он сам воспринимал как незрелый. В сборнике 1928 года «Начальная пора» Борис Леонидович объединил и переработал стихи первых книг. 

Пастернак: поэт и переводчик

Несмотря на то что из всех возможных занятий Пастернак выбрал именно поэзию, все его предыдущие любови — ​живопись, музыка и философия — ​навсегда остались с ним. Они определяют особенности поэтического стиля Пастернака, которые я сформулировала как три урока поэтического (и писательского) мастерства.

Урок первый. Живописный. Когда художник пишет, например, пейзаж или портрет, он пишет не себя, но отпечаток его личности все равно остается. Вот точно так же и в лирике Пастернака: его как будто бы там и нет, и в то же время она несет на себе отпечаток личности художника.

Мировосприятие живописца требовало от поэта конкретики в тексте. Ведь художник не может изобразить некий абстрактный цветок: это будет ромашка или роза, нечто, имеющее цвет и форму. И у Пастернака вы не найдете просто цветка или просто траву. У него предметы поименованы и определены. Вот, например, из стихотворения 1913 года «Сегодня мы исполним грусть его…»:

Сегодня мы исполним грусть его —

Так, верно, встречи обо мне сказали,

Таков был лавок сумрак. Таково

Окно с мечтой смятенною азалий.

Не просто цветы, а именно азалии. Об этой живописной выразительности Пастернака Бродский отозвался так: «Пастернак был великим поэтом деталей: от деталей, снизу, он поднимался вверх»[96].

Урок второй. Музыкальный. Фонетика Пастернака — ​это совершенная оркестровка. Вот, например, отрывок из главы «Морской мятеж» поэмы «Девятьсот пятый год»:

Допотопный простор

Свирепеет от пены и сипнет.

Расторопный прибой

Сатанеет

От прорвы работ.

Все расходится врозь

И по-своему воет, и гибнет,

И, свинея от тины,

По сваям по-своему бьет.

Такое произведение настроено на фонетическое, чувственное восприятие. Пастернак подбирает звуки так, словно не с фонемами, а с нотами работает[97].

Музыка присутствует у Пастернака не только формой, в виде ассонансов, аллитераций и сложных ритмов, но и содержанием, которое отражается даже в названиях: «Импровизация», цикл «Темы и вариации», «Импровизация на рояле», «Apassionata», «Скрипка Паганини», «Пианисту понятно шнырянье ветошниц…», «Рояль дрожащий пену с губ оближет…», «Вторая баллада», «Опять Шопен не ищет выгод…», «Скрябин», «Раскованный голос», «Хор», «Бетховен мостовых» и т. д. Упоминаются Шопен, Скрябин, Чайковский, Бах, Бетховен.

Урок третий. Философический. Пастернак стремится вместить в поэзию большие мысли. Например, через олицетворенную природу показать внутренний разлад между человеком и миром. Или же через природные явления определить суть таких абстрактных вещей, как поэзия:

Это — ​круто налившийся свист,

Это — ​щелканье сдавленных льдинок,

Это — ​ночь, леденящая лист,

Это — ​двух соловьев поединок.

В начале века многие литераторы мечтали об обновлении — ​Горький, Маяковский, Есенин. Музыку революции тонким ухом улавливал Блок и призывал интеллигенцию ее слушать в своей статье «Интеллигенция и революция». Пастернак же не стал ни революционером, ни монархистом. Для него революция оставалась социальной стихией, страшной, но будоражащей творческие силы.

В 1916 году зиму и лето Пастернак провел на Урале в Пермской губернии, в поселке Всеволодо-Вильва. Считается, что Пермь стала прообразом города Юрятина в «Докторе Живаго». В том же году появился футуристический сборник «Поверх барьеров», в который вошли стихи 1914–1916 годов. Меткое его название отражало мысль о принципиальной преодолимости любых препятствий.

В 1917‑м грянули Февральская и Октябрьская революции. В 1921‑м родители и сестры поэта перебрались в Берлин[98] и жили там до 1938‑го. А Пастернак остался в стране и вступил в группу ЛЕФ («Левый фронт искусства») Маяковского. Это будет последнее творческое объединение, к которому он примкнул, да и в нем остался особняком — ​слишком разнились его представления о содержании и о миссии поэзии с представлениями лефовцев. Это различие Маяковский со свойственной ему меткостью сформулировал так: «Вы любите молнию в небе, а я — ​в электрическом утюге». Иными словами, электричество электричеству рознь.

В 1922 году Пастернак женился на Евгении Лурье и тогда же издал сборник «Сестра моя жизнь», а в следующем — ​«Темы и вариации». Брак с Евгенией Лурье продлился 10 лет, а потом Пастернак влюбился в жену близкого друга, пианиста Генриха Нейгауза, Зинаиду Николаевну Нейгауз. В 1932‑м они поженились.

Тем временем в стране темнело: в 1921 году расстреляли Гумилёва и задохнулся (в переносном смысле) Блок. В 1925‑м — ​повесился Есенин, а в 1930‑м застрелился Маяковский. Освободилась ниша первого советского поэта.

В 1934 году, 28 августа, Николай Бухарин произнес на Первом съезде советских писателей речь «О поэзии, поэтике и задачах поэтического творчества в СССР». В ней он сказал о Пастернаке: «Таков Борис Пастернак, один из замечательнейших мастеров стиха в наше время, нанизавший на нити своего творчества не только целую вереницу лирических жемчужин, но и давший ряд глубокой искренности революционных вещей»[99].

Пастернак избегал первенства всеми силами. В поэтическом обращении «Борису Пильняку» (1931) он написал:

Напрасно в дни великого совета,

Где высшей страсти отданы места,

Оставлена вакансия поэта:

Она опасна, если не пуста.