В личных вещах иностранцев полиция нашла 13 мобильных телефонов, автомагнитолу и другие вещи, которые, возможно, были украдены».

Жил на окраине деревни мужик. Звали его уважительно – Егор Егорович. А как тут без уважения, если был он человеком необычным. Перед свадьбой в какой-нибудь деревне просили его пойти туда да на стол посмотреть, за которым будут гостей рассаживать. Приходил Егор Егорович, смотрел и говорил, что скатерть нужно иначе перестелить. Кто в теме, тот знает, что умели некоторые хозяева стелить скатерть так, что гости с малого количества водки вусмерть напивались. Хозяевам выгода: всех напоили, а водку сэкономили. Да только болели люди потом после того застолья. К тому же водку ставили лишь в начале торжества, а потом на столе появлялся самогон. Его тоже осматривал Егор Егорович и говорил иногда, даже не пробуя на вкус:

– Что же ты, любезный кум, куриного дерьма туда намешал? Не по-людски это. С такого пойла гости напьются в два счета и пойдут друг другу лица чистить. Разве этим хочешь, чтобы свадьба запомнилась?

И если хозяин начинал оправдываться: дескать, как можно судить о самогоне, не попробовав его, то Егор Егорович лишь улыбался и говорил:

– Не хлуси (хлусить – врать), сосед! У тебя в бане два бидона стоят. В тот, который у двери, ты уже зарядил дозу куриных отходов. А в тот, который у стены, собираешься зарядить завтра, когда для себя в канистру отольешь.

– А если поставлю на стол с куриными какашками, что думаешь, люди его не выпьют? Выпьют и добавки попросят. Потому что от самогона никто не отказывается.

– Нашепчу на ветер так, что будут пить, а останутся читыми (читый – трезвый). Не простят люди тебе такого угощения. Ты знаешь, я свое слово держу. И верно. Держал. Звали его ко всякой скотине немощной, которой подмога была нужна. Шептал в ухо буренкам да хрюшкам только ему одному ведомые слова, и скотинка крестьянская шла на поправку.

Одним словом, уважали Егора Егоровича и боялись. Потому что мог он с небом, как ты со своей собакой, разговаривать. Если долго не было дождя, то шли к нему мужики со всем уважением и просили дождиком пособить. И Егор Егорович никогда не отказывал. Брал недорого за хлопоты – 25 рублей. Затем запрягал лошадку в телегу, загружал несколько досок и ехал в поле. Сколачивал там небольшой постамент – чуть больше метра в основании и высотой около полуметра. Залезал на это сооружение, садился, накрывался куском полиэтилена и замирал. Через несколько минут небо темнело. Поднимался ветер, и начинался дождь. Не ливень, а такой обычный дождь, средней паршивости. Спустя несколько часов люди подходили к постаменту и начинали вежливо просить Егора Егоровича остановить дождь. Тот скидывал с себя мокрый полиэтилен, принимал оплату, какое-то время говорил с людьми. А затем поджигал постамент, на котором сидел до этого. Как ни странно, но, несмотря на дождь, сооружение сгорало дотла. А когда костер начинал угасать, то и дождик потихоньку прекращался. Однажды во время такого общения с небом дальнего колхоза подъехал к мужикам председатель этого колхоза и стал всех стыдить: дескать, как можно верить в такое мракобесие? Дождь нельзя ни вызвать, ни остановить по своему желанию. Это противоречит марксистско-ленинской теории о материалистических принципах в понимании объективного мира и чего-то там еще. Услышал его Егор Егорович. Вылез из-под целлофана и сказал, глядя в глаза председателю:

– Если дождь сам начался, значит, сам и закончится.

Сел в телегу и уехал в свою деревню. Мужики побежали было за Егором Егоровичем, да председатель цыкнул на них, и те остановились. Мужики остановились – а дождь нет. Он шел день, второй, неделю, еще одну… Дождь не прекращался ни на минуту. В соседних областях – солнечно, а в этом колхозе – дождь. Локальный, колхозный дождь. Огороды и дороги сначала превратились в месиво, затем в болото, потом в реку. Дом председателя был на холме. И единственный оставался все это время на суше. Но в какой-то момент дом стал клониться набок. Оказалось, что рядом с жильем вода размыла канаву, сотворив из нее овраг. За сутки тот овраг превратился в котлован, в который дом и завалился набок. Только небольшая часть угла над водой островком возвышалась.

А мужики съездили к Егору Егоровичу и уговорили его остановить дождь: их-то зачем наказывать за председателеву глупость? У них огороды и урожай под водой. И то верно. Сел Егор Егорович в телегу и поехал из солнечного дня в день дождливый. Прибыл на то место, где деревянный короб сбивал, а его уже вода унесла. Постоял Егор Егорович, да и пошел по деревне. Воды по колено. С неба дождь сыплет, не переставая. А на пригорке у затонувшего дома народ толпится. Увидел председатель Егора Егоровича и стал кричать, что в суд на него подаст да по миру пустит. На что получил ответ:

– Сам же сказал, что дождем управлять нельзя. Так что язык свой придержи.

Потом зажег какую-то бумажку и бросил на угол избы, торчащей из воды. Древесина вспыхнула, будто не дождь ее несколько недель поливал, а керосин. За пару минут торчащий над водой угол сгорел полностью. Тут и дождь иссяк. Солнце вышло из-за туч, и округу окутало марево из прозрачного водяного пара и дрожащего воздуха. Вода ручьями убегала в ближайшие реки. И через час на деревенских улицах остались только лужи. Сплошная благодать. Только затонувший дом полностью замыло грязью.

А вот председателю слова в этот раз не дали уже деревенские мужики:

– Если не хочешь, чтобы наши бабы тебя граблями по спине отходили, то уезжай-ка ты отсюда. Не будет тебе здесь жизни.

Есть такое слово на Руси – «ославить». Если мужики морду набьют, это одно дело, а вот если бабы поглумятся, то позорной молвы не избежать.

Через несколько дней разобрал председатель хлев с сараями и вывез их на тракторе. Пытался он при помощи ломов и лопат пробиться сквозь грязь до своего дома, чтобы достать хозяйскую утварь, но грязь превратилась в подобие бетона или гранита. Посему он плюнул на это дело и, получив расчет, уехал.

Кто жил в деревне или бывал там иногда, те знают, что есть в деревнях люди, которые ВЕДАЮТ. Многое могут они из того, что обычным людям не под силу. И все знают, что обижать их не рекомендуется.

Идя по улице, я вдруг почувствовал странное хлюпанье в правом ботинке. Оказалось, стала отрываться подошва. Хорошие итальянские туфли, которые я обувал крайне редко к одному из костюмов, вдруг подвели меня в самый неподходящий момент. Можно было продолжить путь и босиком, но в городе так не принято. Да и босоногий мужчина в хорошем костюме в центре города смотрелся бы очень экзотично. Благо обувных магазинов сейчас много. Доскользив до одного из них, я купил новые ботинки и тут же переобулся. А раненую пару положил в коробку из-под новой покупки. Через час я наткнулся на полуподвал, в котором, судя по вывеске, можно было отремонтировать обувь, починить часы, изготовить ключи, сделать фотографии на визу, заказать кухонную мебель, заправить картридж… Одним словом – когорта мастеров.