— Никакой.

Рыцарь какое-то время молчал, было слышно, как он сглатываетслюну. Наконец сказал:

— Спрашивай.

— Гвезда и Швамберк. Их убили, верно?

— Верно... — Он запнулся. — Кажется... Не знаю. Предполагаю,но не знаю. Это возможно.

— Черная магия?

— Вероятно.

— В разговоре с епископом участвовал еще один человек.Высокий. Худощавый. Черные волосы до плеч. Птичье лицо.

— Епископский советник, помощник и доверенное лицо. Несверли меня глазами. Ведь знаешь или догадываешься. Это он выполняет дляепископа грязную работу. Несомненно, он убил Петра из Белявы. И многих других.Вспомни девяностый псалом...

— Стрела, летящая днем. Timornocturus. Демон, уничтожающий вполдень...

— Ты сказал, — кривил губы Смижицкий. — Ты проговорил этослово. И пожалуй, попал в точку. Хочешь хорошего совета, парень? Держишь отнего подальше. От него и от...

— Черных всадников, кричащих «Adaumus». Одурманивающихся,как асассины, таинственными арабскими веществами. Пользующихся черной магией.

— Это сказал ты. Не нарывайся на них. Поверь мне и послушайсовет. Не пытайся даже приближаться к ним. А если они попробуют приблизиться ктебе, беги. Как можно дальше и как можно быстрее.

— Его имя? Епископского доверенного.

— Его, это наверняка, боится сам епископ.

— Его имя.

— Он знает о тебе.

— Его имя.

— Биркарт фон Грелленорт.

Рейневан достал стилет. Рыцарь невольно закрыл глаза. Но тутже открыл их, смело взглянул.

— Это все, пан Ян Смижицкий. Ты свободен. Прощай. И непытайся меня ловить.

— Он не будет пытаться, — неожиданно сказал Самсон Медок.

Глаза Яна из Смижиц широко раскрылись.

— Тебе, — спокойно продолжал Самсон, совершенно не радуясьпроизведенному впечатлению, — тебе, Ян из Смижиц, предательства и заговорыдобра не приносят. Не оплачиваются. В будущем будет то же. Опасайсяпредательств и заговоров. У тебя столько мыслей, столько планов. Столькоамбиций. Воистину тебе пригодился бы кто-нибудь, кто стоит за спиной, кто-то,кто вполголоса советует, подсказывает, напоминает. Rescipiens post te, hominemmemento te, cave, ne cadas. Cave, ne cadas, пан Ян Смижицкий. Слушай, еслиимеешь уши. Nescis, mi fili, diem neque horam. Твои амбиции, пан Смижицкий,приведут тебя к падению. Но ты не знаешь ни дня, ни часа этого падения.

Когда Рейневан вышел из дома, Самсон куда-то пропал, ночерез мгновение появился. Они направились переулками к улице Платнерской.

— Думаешь, — начал Рейневан, — это было умно? Твоизаключительные слова? Что они, собственно, значили? Пророчество?

— Пророчество? — Самсон повернул к нему лицо идиота. — Нет.Так у меня как-то сказалось. А было ли это умно? Нет ничего умного. Во всякомслучае, здесь, в твоем мире.

— Ага. И как же я сразу-то не догадался. Ну, коли уж мыздесь, ты идешь на Суконническую?

— Разумеется. А ты нет?

— Нет. Наверняка есть много раненых, насколько я знаюРокицану, он приказал сносить их в церкви. Будет уйма работы, понадобитсякаждый лекарь. Кроме того, Неплах станет меня искать. Я не могу допустить,чтобы он пошел вслед за мной «Под архангела».

— Понимаю.

Они вышли на рынок. На позорном столбе уже не висел зверскиискалеченный труп Гинека из Кольштейна, господина в Камыке, гейтманалитомерского, рыцаря из щепаницкой линии Вальдштейнов из рода великихМарквартичей. Наверняка снять его оттуда приказал Рокицана.

Рокицана, хоть и делал это с болью, убийство допускал иофициально даже одобрял, разумеется, до определенных границ, разумеется, во имясправедливого дела и только тогда, когда цель оправдывала средства.

Но осквернять тела он не позволял никогда. Ну, скажем, почтиникогда.

— Ну, бывай, Рейнмар. Дай амулет. Ты можешь его потерять,тогда Телесма мне голову оторвет.

— Бывай, Самсон. Да, забыл тебя поблагодарить. За переданныетелепатические подсказки. Именно благодаря им у нас так все гладко получилосьсо Смижицким.

Самсон взглянул на него, и его кретинскую физиономиюнеожиданно осветила широкая кретинская улыбка.

— Гладко прошло, — сказал он, — благодаря твоей прыти и уму.Я мало помог, ничего не сделал, если не считать брошенной в Смижицкого бочки.Что же касается подсказок, то я не давал тебе никаких. Только телепатическипоторапливал, просил поспешить. Потому что мне чертовски хотелось отлить.

Работы было действительно невпроворот, как оказалось,требовался и пригодился каждый разбирающийся в лечении.

Ранеными заполнили оба боковых нефа Девы Марии у Тына, а изтого, что слышал Рейневан, он понял, что многочисленные пациенты лежали также уСвятого Николая. Почти до самой ночи Рейневан вместе с другими медикамисращивал переломы, останавливал кровотечения и сшивал то, что удавалось зашить.

А когда окончил, когда встал, когда распрямил ноющую спину,когда в очередной раз подавил тошноту, вызванную запахом крови и ладана, когдасобирался наконец пойти умыться, словно из-под земли, словно дух пред ним явилсясерый типчик в серых штанах. Рейневан вздохнул и пошел за ним. Не споря и ни очем не спрашивая.

Богухвал Неплах ожидал его в расположенной на улице Телячьейкорчме «Под чешским львом». Корчма варила прекрасное собственное пиво иславилась кухней, но свое реноме включала в цены блюд, поэтому Рейневан тут небывал, он не мог себе этого позволить ни в студенческие времена, ни теперь.Сегодня он в первый раз получил возможность ознакомиться с обстановкойпомещения и кухонными ароматами, надо признать, весьма аппетитными.

Шеф таборитской разведки ужинал в одиночестве, в углу,тщательно и деловито обрабатывая печеного гуся, совершенно не обращая вниманияна тот факт, что жир пачкает ему манжеты и капает на грудь вамса, украшенногосеребряной нитью. Он увидел Рейневана, дал ему знак сесть, проделал он это,кстати сказать, наполненным кубком пива, которым запивал гусятину. И продолжалесть, не поднимая глаз. О том, чтобы предложить Рейневану еду или напиток, онвообще и не подумал.

Он съел всего гуся, даже гузку, оставленную на десерт. Гдевсе это в нем умещается, подумал Рейневан. Сам тощага, хоть аппетит как укрокодила. Хм, наверно, тому виной нервная работа. Или паразиты. В кишках.

Флютек окинул взглядом остатки гуся и решил, что они уженастолько малопривлекательны, что можно уделить внимание чему-то другому.Поднял глаза.