— Не ехидничай. Ты никогда не задумывался, почему именноздесь, в Чехии, в Праге, от разнесенных константским костром искр загорелсятакой пожар? Я скажу тебе: знаешь ли ты, сколько было священников в пражскойдиоцезии? Шесть тысяч! Сколько было монастырей? Сто шестьдесят! А знаешь ли ты,что в самой Праге каждый двадцатый человек носил рясу или сутану? А сколькобыло в Праге приходов? Сорок четыре. Во Вроцлаве, напомню, их девять. В однойтолько кафедре Святого Вита было ровно триста церковных должностей. Тыпредставляешь себе, какие деньги они вытянули из пребенд и аннат[37]?Нет, Шарлей, дальше так продолжаться не могло и не может. Секуляризацияцерковных богатств абсолютно необходима. Клир владеет слишком большимиценностями и благами. Речь уже не о заветах Христа, о возвращении кевангельской бедности, к тому, как жили Иисус и апостолы. Столь гигантскаяконцентрация благ и власти должна вызывать гнев и социальное напряжение. Этодолжно кончиться: их богатство, их алчность, их высокомерие, их спесь, ихвласть. Они должны возвратиться к тому, чем были, чем наказал им быть Христос:бедными и покорными слугами. И не Иоахим Флорский первым пришел к этому, неОккам, не Вальдхаузер, ни Виклиф и не Гус, а Франциск Ассизский. Церковь должнаизмениться, реформироваться. Из церкви магнатов и политиков, гордецов иглупцов, мракобесов и лицемеров, из церкви инквизиторов, преступников,выходящих из церкви во главе крестовых походов, из церкви таких тварей, как нашвроцлавский епископ Конрад, она должна преобразоваться в церковь Францисков.

— Ты гробишь свой талант по госпиталям. Тебе надо бытьпроповедником. Однако же, разговаривая со мной, убавь немного пыл. В Таборепроповедников достаточно, и даже чрезмерно, до пресыщения, бывает, радипроповеди и обед отменяют. Так что смилуйся же над яичницей с сыром и малостьпопридержи язык. А то ты уже готов переехать на симонию и распущенность.

— Потому что и это правда! Никто не придерживается церковныхобрядов и порядков. От Рима до самого низа, до самого захудалого прихода —ничего, только симония, распущенность, пьянство, деморализация. Тебя неудивляет, что возникают аналогии с Вавилоном и Содомом, что рождаются аналогиис Антихристом? Что в ходу поговорка: отпе malum а clero[38]?Поэтому я стою за реформу, и даже самую наирадикальнейшую.

Шарлей оторвал взгляд от пепелища иоаннитского приората изакопченных стен церкви Девы Марии.

— Говоришь, ты за реформу? Так я порадую твои уши рассказомо том, как мы, Божьи воины, воплощаем теорию в жизнь. В мае этого года, ты,вероятно об этом слышал, двинулись мы под предводительством Прокопа Голого срейдом на Лужицы. Сожгли и разграбили несколько святынь, в том числе церквушкии монастырчики в Гиршфельде, в Остритце и в Бернштадте, а также, что тебя можетзаинтересовать, около Фридланда, во владениях Ульриха Биберштайна, кажется,дяди твоей любимой Катажины. Згорелец, хоть мы и штурмовали, взять нам неудалось, но в Любани, взятой в пятницу перед воскресеньем cantate, прихватилимы несколько попов и монахов, в том числе беглецов из Чехии, доминиканцев,которые в Любани нашли убежище. Этих Прокоп приказал обезглавить, ну, мы иобезглавили. Чешских попов сожгли, немецких забили или утопили в Квисе. Такуюже по размерам бойню учинили четырьмя днями позже в Злоторые... Что-то у тебястранное выражение лица. Я тебе наскучил?

— Нет. Но сдается мне, мы говорим о совершенно разных вещах.

— Неужто? Так, говоришь, ты хочешь изменить церковь? Вот ятебе и рассказываю, как мы ее изменяем. Напомню тебе, разнузданных прелатов ужереформировали даже короли: польский Болеслав Храбрый, английский Генрих IIПлантагенет, Вацлав IV здесь, в Праге. Но что это дало? Один обезглавленныйсмутьян Станислав из Щепанова, один зарезанный наглый поп Томас Бекет, одинутопленный аферист Ян из Помука. Капля в море! Слишком нерадикально, розницавместо опта. Что до меня, то я предпочитаю методы Жижки, Прокопа, Амброжа. Явновидимые результаты. Ты говорил, что до революции каждый двадцатый пражанинходил в сутане или рясе. А скольких ты сегодня встречаешь на улице?

— Немного. Осторожнее, вплываем под Каменный Мост, с неговсегда плюют. А порой и... прости, ссут.

Действительно, на балюстрадах моста аж кипело от сорванцов,старающихся оплевать либо описать каждую проплывающую лодку, баржу. К счастью,внизу проплывало слишком много лодок, чтобы мальчишки успевали одарить всех.Лодке Рейневана и Шарлея подвалило счастье.

Течение несло их ближе к левому берегу. Они проплыли околозверски обезображенного дворца архиепископа и руин монастыря августинцев. Адальше, под малостранским пепелищем, над рекой вздымалась скала Градчан, гордоувенчанная Градом и остроконечными башнями кафедрального собора Святого Вита.

Лодочник толкнул шестом лодку в главное течение, они поплылибыстрее. Правый берег, за стеной, уже заполняла плотная староградскаязастройка, левый берег был более сельский — его почти полностью занималивиноградники. Некогда, до революции, они в основном принадлежали монастырям.

— Перед нами, — демерит указал на церковную башню на правомберегу, — Франциск, если я не ошибаюсь. Вылезаем?

— Еще нет. Подплывем к плотине. Оттуда до Суконнической тришага.

— Шарлей.

— Слушаю?

— Помедленнее немного. Нам не к спеху, а я хотел бы...

Шарлей остановился, помахал девушкам в мельнице, вызвавконцерт пискливого смеха. Продемонстрировал согнутый локоть детворе,высовывающей языки и выкрикивающей детские оскорбления. Потянулся, глянул насолнце, посматривающее из-за церкви.

— Догадываюсь, чего 6 ты хотел.

— Я выслушал твои рассуждения об исторических процессах.Что, мол, месть — вещь бесплодная, Самсон повторяет это изо дня в день. ЦарьКсеркс, бичующий море, жалок и смешон. Тем не менее...

— Внимательно слушаю. С возрастающим беспокойством.

— Я с колоссальным желанием добрался бы до сукиных сынов,убивших Петерлина. Особенно до того Биркарта Грелленорта.

Шарлей покачал головой, вдохнул.