Но когда наконец после многочасового марша вошли в сожженнуюстаницу, когда спереди колонны долгожданным призывом запорхала команда"привал", никто не ощутил физического облегчения. Закоченевшиеездовые сползли с дымящихся лошадей; спотыкаясь, непрочно переступая наодеревеневших ногах, отошли к обочинам, вздрагивая, справляя тут же малуюнужду. А артиллеристы в бессилии повалились на снег, за повозками и близорудий, тесно прижимаясь друг к другу боками, спинами, тоскливо оглядывали то,что было недавно станицей: угрюмые тени печей, как памятники на кладбище,дальние, резко очерченные контуры двух уцелевших амбаров - черные печати средиморозно пылавшего по западу неба.

Это огненно-подожженное закатом пространство было заставленоавтомашинами, тракторами, "катюшами", гаубицами, повозками, густоскопившимися здесь. Однако привал на улицах несуществующей станицы, без тепла,без кухонь, без ощущения близкой передовой, походил на ложь, нанесправедливость, которую чувствовал каждый. С запада дул ветер, нес ледяныеиголочки снега, приторно, печально пахло пеплом пожарищ.

Еле пересиливая себя, чтобы не упасть, Кузнецов подошел кездовым первого орудия. Рубин, еще более побагровев, с угрюмой замкнутостьюощупывал постромки коренников, потно-скользкие бока лошадей парились.Молоденький Сергуненков, непрощающе сомкнув белесые брови, стоял возле своейединственной уносной, подставлял к жадно хватающим губам усталой лошади горсткуовса на ладони, другой рукой гладил, трепал ее влажную нагнутую шею. Кузнецовпосмотрел на ездовых, не замечающих один другого, хотел сказать нечтопримирительное им обоим, но не сказал и пошел к расчетам с желанием лечь всередину солдатских тел, прислониться к чьей-нибудь спине и, загородив отжгучего ветра лицо воротником, лежать, дышать в него, согреваясь так.

– … Подъем! Кончай привал! - потянулось по колонне. -Приготовиться к движению!

– Моргнуть не успели, кончай ночевать? -переговаривались в темноте раздраженные голоса. - Все гоняют.

– Пожевать бы чего надо, а старшины с кухней нету нагоризонтах. Воюет небось в тылах!

"Ну вот опять, - подумал Кузнецов, подсознательноожидавший эту команду и чувствуя до дрожи в ногах свинцовую усталость. - Такгде же фронт? Куда движение?.."

Он не знал, а только догадывался, что Сталинград оставалсягде-то за спиной, похоже было, в тылу, не знал, что вся армия, и,следовательно, их дивизия, в состав которой входили артполк и его батарея, еговзвод, форсированно двигались в одном направлении - на юго-запад, навстречуначавшим наступление немецким танковым дивизиям с целью деблокироватьокруженную в районе Сталинграда многотысячную армию Паулюса. Он не знал и того,что его собственная судьба и судьба всех, кто был рядом с ним, - тех, комусуждено было умереть, и тех, кому предстояло жить, - теперь стала общей судьбойнезависимо от того, что ждало каждого…

– Приготовиться к движению! Командиры взводов, ккомандиру батареи!

В сгустившихся сумерках без особой охоты, с вялойнеповоротливостью подымались солдаты. Отовсюду доносился кашель, кряхтенье,порой ругань. Расчеты, недовольно вставая к орудиям, разбирали положенные настанины винтовки и карабины, поминая Богом кухню и старшину А ездовые злоснимали торбы с морд жующих лошадей, локтями замахиваясь на них: "Но,дармоеды, все бы вам жрать!" Впереди начали постреливать выхлопами,загудели моторы - по улице медленно вытягивались для движения гаубичныебатареи.

Лейтенант Дроздовский в группе разведчиков и связистов стоялна середине дороги, вблизи потушенного костра, чадящего по ногам белым дымом.Когда подошел Кузнецов, он светил карманным фонариком на карту под целлулоидомпланшетки, которую держал в руках огромный старшина Голованов; тоном, нетерпящим возражений, Дроздовский говорил:

– Вопросы излишни. Конечный пункт маршрута неизвестен.Направление вот по этой дороге, на юго-запад. Вы со взводом впереди батареи.Батарея по-прежнему двигается в арьергарде полка.

– Ясно-понятно, - утробно пророкотал Голованов и вокружении разведчиков и связистов пошел по дороге вперед, мимо темнеющихповозок.

– Лейтенант Кузнецов? - Дроздовский приподнял фонарик.От его жестковатого света стало больно глазам. Слегка отстраняясь, Кузнецов сказал:

– Можно без освещения? Я и так вижу. Что нового,комбат?

– Во взводе все в порядке? Отставших нет? Больных нет?Готовы к движению?

Дроздовский задавал вопросы механически, думая, видно, одругом, и Кузнецова вдруг обозлило это.

– Люди не успели отдохнуть. Хотел бы спросить: гдекухня, комбат? Почему отстал старшина? Ведь все голодные как черти? А кдвижению готовы, что спрашивать? Никто не заболел, не отстал. Дезертиров тоженет…

– Что это за доклад, Кузнецов? - оборвал Дроздовский. -Недовольны? Может быть, будем сидеть сложа ручки и ждать жратву? Вы кто:командир взвода или какой-нибудь ездовой?

– Насколько мне известно, я командир взвода.

– Незаметно! Плететесь на поводу у всяких Ухановых!..Что это у вас за настроение? Немедленно во взвод! - ледяным тоном приказалДроздовский. - И готовьте личный состав не к мыслям о жратве, а к бою! Вы меня,лейтенант Кузнецов, удивляете! То люди у вас отстают, то лошади ноги ломают… Незнаю, как мы воевать вместе будем!

– Вы меня тоже удивляете, комбат! Можно разговаривать ииначе. Лучше пойму, - ответил Кузнецов неприязненно и зашагал в потемки,наполненные гудением моторов, ржанием лошадей.

– Лейтенант Кузнецов! - окликнул Дроздовский. -Назад!..

– Что еще?

Луч фонарика приблизился сзади, дымясь в морозном тумане,уперся в щеку защекотавшим светом.

– Лейтенант Кузнецов!.. - Узкое лезвие света резанулопо глазам; Дроздовский зашел вперед, преградив путь, весь натянувшись струной.- Стой, я приказал!

– Убери фонарь, комбат, - тихо проговорил Кузнецов,чувствуя, что может произойти между ними в эту минуту, но именно сейчас каждоеслово Дроздовского, его непрекословно чеканящий голос поднимали в Кузнецоветакое необоримое, глухое сопротивление, как будто то, что делал, говорил,приказывал ему Дроздовский, было упрямой и рассчитанной попыткой напомнить освоей власти и унизить его.

"Да, он хочет этого", - подумал Кузнецов, и,подумав так, ощутил передвинутый вплотную луч фонарика и в слепящих оранжевыхкругах света услышал шепот Дроздовского:

– Кузнецов… Запомни, в батарее я командую. Я!.. Толькоя! Здесь не училище! Кончилось панибратство! Будешь шебаршиться - плохо длятебя кончится! Церемониться не стану, не намерен! Все ясно? Бегом во взвод! -Дроздовский отпихнул его фонарем в грудь. - Во взвод! Бегом!..

Ослепленный прямым светом, он не видел глаз Дроздовского,только уперлось в грудь что-то холодное и твердое, как тупое острие. И тогда,резко отведя в сторону его руку с фонариком и несколько придержав ее, Кузнецоввыговорил: