– Что можете добавить?

Бессонов, сдерживая гнев, ожженный болью в голени, уже невидел никого в отдельности, но слышал разрозненные звуки команд, гул моторов заспиной своей огромной, тяжко дышащей, остановленной, как живое тело, колонны,точно сломленной на пути туда, откуда вырвались в слепом отчаянии этотнетрезвый лейтенант-танкист и эти три танка, преградившие сейчас дорогу, ипочувствовал нечто ядовитое, словно сама паника черной тенью витала в воздухе.Солдаты вокруг танкиста замерли.

Бессонов повторил:

– Ничего не можете добавить, лейтенант? Танкиствтягивал воздух через ноздри, будто плакал беззвучно.

– Майор Титков! - приказал Бессонов в темноту отчетливожестким, беспощадным голосом, в котором звучала неотвратимость вынесенногоприговора. - Арестуйте его!.. И как труса - в трибунал!

Он знал непререкаемую значимость своих приказов, знал, чтоприказ его мгновенно выполнят, и, когда увидел низкорослого, железнокрепкого, сфигурой борца майора

Титкова из охраны и двух молодых атлетически сложенныхавтоматчиков, подошедших к танкисту, поморщась, невольно отвернулся, бросилотрывисто майору Божичко:

– Проверьте, как там чувствуют себя остальные танкистыв машинах!

– Есть проверить, товарищ командующий! - ответилБожичко слабым криком изумления и покорности, словно в эту минуту исходила откомандующего какая-то смертельная волна, краем коснувшаяся и его, адъютанта. Иэто было Бессонову неприятно. Он пошел вперед по дороге.

– Кто командир здесь? Почему грузовик загородил дорогу?- произнес Бессонов с холодной сдержанностью, шагнув на мост; палочка еговонзилась в деревянный настил. Он шел быстро, стараясь не хромать.

Солдаты, толпившиеся на мосту, уважительно расступилисьперед Бессоновым; кто-то сказал:

– С мотором у них беда.

Впереди, посредине проступающей под звездами синеватойполосы моста, несколько боком, должно быть, после буксовки, тускло вырисовываласьвысоким кузовом грузовая машина с поднятым капотом, под которым желто горелалампочка. Свет ее почти заслоняли озабоченно склонившиеся над мотором головы.

– Командир, подойдите ко мне! Чья машина? И тотчасхрупкая фигурка - вроде мальчишка, одетый в длинную шинель, - быстреньковыпрямилась возле капота. Сдвинутая на оттопыренное ухо ушанка, узкие плечи,вычерченные сзади светом лампочки, лица не видно - только пар дыхания и звонкийвскрик молодого петушка на высокой ноте:

– Младший лейтенант Беленький! Машина оэрэсбэ,приданная артснабжению… Внезапная остановка по неисправности… Везем снаряды…

"Экий голосок… как будто в училище рапортует", -подумал Бессонов и перебил не без усмешки:

– Что значит оэр… и как дальше?

– Эсбэ, - договорил младший лейтенант. - Отдельныйремонтно-строительный батальон… Шесть машин временно приданы артснабжению!

– Ну и ну, оэрэсбэ… не произнесешь, - сказал Бессонов.- Язык узлом завяжешь… - И спросил: - Есть надежда через пять минут починитьмашину?

– Н-нет, товарищ генерал…

Бессонов не дослушал:

– Пять минут на разгрузку снарядов - и очистить мост.Сбросить с проезжей части машину, если не успеете! Ни секунды промедления!

Младший лейтенант стоял, застыв, странно торчало егооттопыренное шапкой ухо.

– Товарищ генерал! Товарищ командующий! - взвился встороне танков дикий умоляющий вскрик, похожий на рыдания. - Я прошу выслушать…я прошу!.. Пустите меня к генералу! К генералу пустите! Потом вы меня…

Этот крик снова толчком боли отдался в раненой ноге.Бессонов повернулся и, внезапно почувствовав, что может упасть, оступившись приневерном шаге, пошел назад, как под болью пытки, а когда увидел подле громадытанков людей из своей охраны, с силой отрывавших цепляющегося двумя руками загусеницы, раскорякой сидевшего на снегу лейтенанта-танкиста, непроизвольноостановился. Тут же к нему подошел от машины член Военного совета Веснин,заговорил с убеждающей горячностью:

– Петр Александрович, прошу тебя… Молодой, в общем,парень. Был, видимо, в состоянии прострации, когда навалились немцы. Но онпонимает, что совершил преступление, осознает… Я только что говорил с ним.Прошу тебя, не так резко!

"Вот вроде бы и первые разногласия у меня с комиссаром,- подумал Бессонов. - Быстро усмотрел в моих действиях жестокость".

Боль в ноге не отпускала, стискивала голень раскаленнымиклешнями, Бессонов, как сквозь синее стекло, видел сбоку длинный овал лицаВеснина, его поблескивающие очки и, готовый сесть в машину, сказал сухо:

– Видимо, ты забыл, что такое паника, Виталий Исаевич?Забыл, какова эта зараза? Или так, в этом состоянии прострации, до Сталинградадокатимся? А ну-ка, пусть подведут танкиста. Хочу еще раз взглянуть на него, -добавил он.

– Майор Титков, подведите лейтенанта! - распорядилсяВеснин.

Майор и автоматчики подвели танкиста, тот хрипло и частодышал, мелко стучали зубы, как будто его голого ледяной водой окатили. Он немог выговорить ни слова, а когда наконец попробовал заговорить, послышалисьлишь сдавленные звуки крутых глотков, и Веснин тронул его за плечо:

– Возьмите себя в руки, лейтенант. Говорите!

Танкист сделал шаг к Бессонову, прохрипел:

– Товарищ командующий… всей жизнью, кровью… кровьюискуплю… - Он потер руками грудь, чтобы протолкнуть в легкие воздух. - В первыйи последний раз… А не оправдаю… расстреляйте. Только поверьте. Сам в лоб пулюпущу!..

Бессонов, не дослушав, взмахом руки остановил его:

– Достаточно! Немедленно в танк - и вперед! Откудасумели вырваться! А если еще раз подумаете об этом "вырваться",пойдете под суд как трус и паникер! Немедленно вперед!

Бессонов захромал к машине, и ему показалось, что ввозникшем движении за спиной послышались истерически задавленный всхлип смеха,задохнувшееся "спасибо", нелепое, бессмысленное, неприятное, как иэтот животный смех, словно он, Бессонов, в силу какой-то извращенной прихотиимел право отнимать и дарить жизнь, а даря, приносил неудержимое счастьедругим.

"Что-то не так во мне, не так, как хотел бы…

Этого не должно быть, - подумал Бессонов уже в машине,вытягивая к мотору ногу - Я хотел бы, чтобы было иначе. Но как? Я вызвал страх,покорность перед страхом? Или этот танкист раскаивался искренне?"

Шофер, впопыхах докуривая, так затягивался толстойсамокруткой, что трещала махорка, разлетались искры, жаром подсвечивали усы,виновато сказал Бессонову:

– Извините, товарищ генерал, надымил я…