– Значит, миссис Перенья? – уточнила Таппенс.

– Да. Не Икс, а Игрек. Она отвечает всем требованиям.

Таппенс опять озабоченно кивнула.

– Да. Ирландка, по определению наблюдательной миссис О'Рурк,но скрывает это. Много ездила по Европе. Сменила фамилию на Перенья, приехаласюда и открыла пансион. Отличная маскировка – жизнь в окружении безобидныхпансионеров. Муж ее был казнен за измену, так что у нее есть свои основаниявозглавить здесь деятельность пятой колонны. Да, все сходится. А как по-твоему,дочь тоже замешана?

Томми еще раз все прикинул и твердо ответил:

– Определенно – нет. Иначе бы она ни за что не стала мне осебе рассказывать. Я, честно сказать, чувствую себя подлецом.

Таппенс это было понятно. Она кивнула:

– Бывает. В некотором отношении работа наша довольногрязная.

– Но необходимая.

– О да.

Томми смущенно признался:

– Мне не меньше, чем всякому, противно лгать...

Но Таппенс его перебила:

– А мне это совершенно безразлично. Честно говоря, я дажеполучаю удовольствие от удачного, артистического обмана. Меня угнетают темоменты, когда забываешься и перестаешь притворяться, когда вдруг оказываешьсясобой, настоящей, и именно это, свое, дает результат, которого не получитьиначе. – Она помолчала, а потом еще пояснила свою мысль: – Как, например,случилось с тобой вчера вечером, в разговоре с этой девушкой. Она откликнуласьтебе настоящему, такому, какой ты на самом деле, – и поэтому у тебя такпакостно на душе.

– Должно быть, ты права, Таппенс.

– Я знаю по себе. У меня было то же самое, когда яразговаривала с молодым немцем.

– А что ты думаешь о нем?

Таппенс сразу ответила:

– Если хочешь знать мое мнение, по-моему, он ни во что незамешан.

– А Грант считает иначе.

– Уж этот твой Грант! – Таппенс вдруг развеселилась ихихикнула. – Воображаю, какое у него было лицо, когда ты ему рассказал променя!

– Во всяком случае, он признал свою ошибку и исправил ее.Теперь ты полноправный участник нашей операции.

Таппенс кивнула, но немного рассеянно.

– Помнишь, после той войны, когда мы с тобой выслеживалимистера Брауна, как весело было? – сказала она. – Как мы увлеченно работали?

– Еще бы не помнить, – весь просветлев, ответил Томми.

– Но почему же теперь иначе, Томми?

Томми подумал, нахмурив веснушчатый лоб. И серьезно ответил:

– Я думаю, все дело в возрасте.

– Ты что же, считаешь, что мы стары для такой работы? –взвилась Таппенс.

– Нет. Конечно, нет. Просто теперь она уже не так насвеселит. И во всем то же самое. Это наша с тобой вторая война. Мы еевоспринимаем совсем по-другому.

– Верно. Мы сознаем, какая это страшная и бессмысленная вещь– война. Сколько она несет бед и страданий. А по молодости лет мы ничего этогоне понимали.

– Вот именно. В ту войну я, случалось, отчаянно боялся,случалось, оказывался на волосок от смерти и прошел раза два сквозь ад – нобывал так же весел и счастлив.

– Наверно, все это испытывает теперь Дерек, – вздохнулаТаппенс.

– Не будем думать об этом, старушка.

– Ты прав. – Таппенс сурово сжала зубы. – Нам порученоважное дело. И мы обязаны его выполнить. Так что давай не отвлекаться. Итак,нашли ли мы то, что искали, в миссис Перенье?

– Скажем так, есть ряд признаков, что это она. Больше ведьникто не привлек твое внимание?

Таппенс еще раз подумала.

– Больше никто. Поначалу, когда я только приехала, я,естественно, первым делом всех оценила и прикинула, так сказать, потенциальныевозможности каждого. Некоторые, как показалось мне, сразу исключаются.

– Например?

– Ну, например, мисс Минтон, эта типичная английская стараядева, или миссис Спрот со своей малюткой Бетти, или скудоумная миссис Кейли.

– Да, но скудоумной можно прикинуться.

– Безусловно. А вот в роли суетливой старой девы или любящеймолодой мамаши слишком легко переиграть и оказаться неубедительной. А эти двеособы совершенно естественны. К тому же у миссис Спрот ребенок.

– Мне кажется, даже у тайных агентов могут быть дети, –сказал Томми.

– Но не на руках, – горячо возразила Таппенс. – На такоедело ребенка с собой не возьмешь. В этом я совершенно уверена, Томми. Потомучто знаю по собственному опыту. Детей постараешься держать как можно дальше отвсего этого.

– Беру свои слова обратно, – согласился Томми. – МиссисСпрот и мисс Минтон я тебе уступаю. Но насчет миссис Кейли не уверен.

– Пожалуй. Она остается в списке. Потому что она бесспорнопереигрывает. Таких идиоток, какой представляется она, нечасто встретишь.

– Я замечал, что жизнь преданной жены ослабляет интеллект, –вкрадчиво заметил Томми.

– По кому же это ты судишь, мой милый? – поинтересоваласьТаппенс.

– Не по тебе, дорогая. Твоя преданность мужу никогда недостигала таких высот.

– А ты для мужчины на редкость спокойно относишься к своимболезням.

Томми вернулся к смотру кандидатур.

– Кейли, – задумчиво произнес он. – Пожалуй, в Кейли естьчто-то подозрительное.

– Да. Согласна. И потом еще миссис О'Рурк.

– Как она тебе кажется?

– Сама не знаю. У меня от нее мороз по коже. Как будто в нейесть что-то людоедское. Если я понятно выражаюсь.

– Не очень понятно. Но я, кажется, понимаю. Может быть, этов ней просто жадность на людей. Очень уж ее интересуют люди.

– У нее приметливый глаз, – сказала Таппенс, припомнивслучай с вязанием.

– И наконец, Блетчли, – заключил Томми.

– Блетчли – это твой объект. Я с ним и двух слов не сказала.

– Я считаю, что он обыкновенный отставной офицер старойзакалки. Так мне кажется.

– То-то и оно, – отозвалась Таппенс скорее на интонацию, чемна слова. – Самое плохое в нашем деле – это что каждого обыкновенного человеканачинаешь выворачивать так, чтобы он соответствовал твоим самым мрачнымпредположениям.