На секунду мое благоразумие шепнуло: «Лампа,не лезь туда! Вероятно, внизу полно мышей и крыс».

Но я не боюсь грызунов. Меня смущала лишьполнейшая темнота. Поэтому, перед тем как заняться спелеологией, мне показалосьправильным сгонять за фонарем.

Мощный луч света разбил тьму, я осторожноспустилась и обнаружила, что пол в подземелье выложен мелкой плиткой, а стены –очень старым белым, слегка потрескавшимся кафелем. Прямо у входа на стене былвыключатель, я нажала на черную клавишу, под потолком вспыхнула лампочка. Сталопонятно: это не погреб, в котором хранят соленья, хотя, очевидно, первоначальнопомещение готовили под склад банок, а комната, в которой некогда жила женщина.

У дальней стены стояла софа, прикрытаяостанками ватного одеяла, в изголовье лежали подушки. Здесь были тумбочка снастольной лампой, небольшой обеденный стол под покрытой плесенью клеенкой,стеллаж с подпорченными книгами, разваливающееся кресло, два стула и корзинка связаньем. Подвал имел нечто типа ответвления, прикрытого занавеской.

Я отодвинула полотно материи и обнаружилараковину, потускневшее зеркало и два ведра. Одно стояло под рукомойником ислужило сливом, другое, прикрытое крышкой, очевидно, исполняло роль туалета.

В полной растерянности я вернулась в «жилойотсек». Для кого предназначался схрон? Наверное, тут было очень душно. Хотясейчас никакого недостатка в кислороде я не испытывала – над головой былоткрытый люк. Вероятно, та, что сидела под землей, ночью проветривала убежище.

Почему я решила, что здесь жила женщина? Ну,для начала по подбору оставшихся на полках подпорченных книг – сплошь любовныероманы и пособие по уходу за новорожденными. А еще к такому выводу подталкивалакорзинка со спицами. Незнакомка мастерила крохотный свитерок из синтетическойпряжи размером чуть больше моей ладони, но работу она не завершила, бросила еетут.

Мне стало совсем не по себе. Я еще разосмотрела помещение, выключила свет, выбралась наружу, тщательно закрыла люк,засыпала его землей, воткнула сверху тую, утрамбовала почву, полила деревце,помыла лопату.

Руки действовали автоматически, в голове тем временемтеснились вопросы.

Кто сидел в подземелье? Беременная женщина,которая читала пособие по уходу за младенцами и вязала ребенку кофточку.

Не может быть! Но это был единственныйправдоподобный ответ. Почему тетка пряталась? По какой причине подвергла себязаточению? За ней ухаживали? Конечно, какой-то человек должен был приносить ейеду, воду, выливать из ведра. Но почему его не заметили хозяева участка? Илиони посадили в яму свою родственницу? Почему Привалова полезла в погреб? Какоеотношение убийца имеет к будущей матери? Когда беременная ушла? Куда? С кем?Кто она?

У меня заломило в висках, но вопросы сыпались,как горох из порванного мешка. Эмигрантка, у которой мы приобрели дом, нисловом не обмолвилась о тайной комнате. Она о ней не знала? Или надеялась, чтомы ничего не обнаружим? Но основной вопрос, самый главный, звучал так: с чегобы Татьяне Приваловой после зоны торопиться в Мопсино? Она убила сына Веты,преступление совершено давно, наказание за него она отбыла, но ведь глупо думать,что мать Миши с распростертыми объятиями примет падчерицу! И тем не менее Таняявилась домой, не побоялась совсем не радостного свидания с родственниками.

Я чихнула и тут же выдвинула новую версию.Нет, Привалова спешила не к мачехе, она хотела забрать что-то из подвала.

Но зачем звонить в дом, спрашивать Вету,интересоваться отцом?

Я пошла в ванную, тщательно вымыла руки,переоделась и позвонила Ловиткиной.

– Диана Эдуардовна уехала в город, – поясниладомработница Вера.

– Да? – удивилась я. – Вроде она сегодняникуда не собиралась.

– Из бутика «Айзель» ее потревожили, – охотноразболтала хозяйские планы прислуга, – им новая коллекция поступила, вот ДианаЭдуардовна и заспешила в центр. Клювом щелкать нельзя, в один час одеждураскупят.

– Когда Диана вернется? – поинтересовалась я.

– Вот этого не знаю, – призналась Вера. –Наверное, не раньше вечера.

От тоски я выпила две чашки кофе, потомрешительно встала и направилась на другой конец поселка, к дому Тамары Макеевой.

На фоне добротных особняков из красногокирпича одноэтажный деревянный домик главной местной сплетницы казался похожимна хлипкий сарайчик, построенный одним из трех поросят. Не помню, как звалинаиболее ленивого из славной компании: Ниф-Ниф, Наф-Наф или Нуф-Нуф, но дажеон, наверное, лучше следил за жильем, чем Тамара.

Некогда синяя крыша избенки превратилась вгрязно-серую, с наружных стен кусками свисала краска, у крыльца провалилисьступеньки, от перил остались лишь воспоминания, а из-под разодранногодерматина, прикрывавшего входную дверь, торчали клочья желтой ваты.

– Ау, есть тут кто? – закричала я, минуя наредкость загаженные сени, забитые пустыми банками, бутылками и полиэтиленовымимешками с тряпками.

Хозяйка не ответила. Я смело шагнула в кухню ичуть не задохнулась от смеси «ароматов»: сильно несло кошачьей мочой,переваренным мясом и грязным бельем. Внезапно к «букету» добавился ароматландышей, и нежный, почти детский голосок пропел:

– Вы ко мне?

– Ищу Тамару Макееву, – быстро ответила я.

– Хорошо, что зашли, – отозвался сладкийдискант, – а то никак не познакомимся. Рада встрече. Тома.

Я повернула голову и увидела, как из-за жуткогрязной занавески, скрывавшей от глаз внутреннюю часть избы, выходит хозяйка.

Наша семья никогда не ссорится с соседями.Наверное, мы все уродились на редкость неконфликтными, поэтому предпочитаемхудой мир доброй ссоре и всегда вежливо общаемся с людьми, живущими рядом.Обитая в многоэтажной башне, никто из Романовых никогда не стучал скалкой побатарее, не звонил после полуночи в чужие двери, требуя сделать потише музыку,не шипел на подростков, сидевших по вечерам на скамейках, и не пинал ногамичужие пакеты с мусором, небрежно брошенные на лестничной площадке. Катя, Юля,Сережка, Вовка и я очень заняты, у нас едва хватает пыла, чтобы воспитыватьКирюшу с Лизаветой, на внушение хороших манер посторонним людям нет ни времени,ни желания. И в Мопсине мы придерживаемся той же политики: приветливо здороваемсяс окружающими, но ни в какие местные коалиции не вступаем.