—Ну, вероятно, могила исправляет не только горбатого,— многозначительно изрек Гиштап.

—Остроумно, Анатолий Петрович, прям очень!— не поддержал собеседника в его легкомыслии Крюков.— Я, конечно, все понимаю и многое готов допустить, но нетакое! Девяносто восемь пунктов?! Да таких чистых показателей ни укого отродясь за всю историю современной инквизиции не было!

—Не спорю, я тоже не припомню подобного,— покладисто согласился полковник.— Бойцы, отслужившие больше года, никогда выше восьмидесяти пунктов не забирались. Да ито это скорее исключение, нежели правило. Обычно они устаканивались где-то в районе шестидесяти-семидесяти, да так и болтались там до выбытия. Но нам ли спорить с заключением врачей?

—Слушай, так может твой Жарский того… обдолбался чем-то?— выдвинул свое предположение руководитель.— Ну небывает же такого, чтоб взрослый человек с уже сформировавшейся психикой так резко изменился!

—Что касается Факела, то яни вчем не могу быть уверен,— оказался вынужден признать комбат.— Однако анализы указывают, что он абсолютно чист. В его крови нет ни следа каких-либо веществ.

—Тогда в чем дело? Ты можешь обижаться, Анатолий Петрович, да хоть режь меня, но яне верю в это! НЕБЫ-ВА-ЕТ ТАКОГО!

—Можно попробовать еще одну проверку организовать с привлечением специалистов из другого медцентра,— философски развел руками Гиштап, как будто его не особо касался сей непростой вопрос.— Но мне почему-то кажется, что результат останется неизменным.

—С чего такие мысли?— подозрительно сощурился генерал.

—А стого, Константин Константинович, что предыдущий рекорд рейтинга психоэмоциональной стабильности принадлежал инквизитору с персональным идентификатором «Мулла». Самый худший его результат составлял восемьдесят три пункта, а наилучший девяносто пять. Хороший был боец. Погиб при ликвидации узбекского ковена инфестатов в двадцать девятом…

—И какая у них сФакелом связь?

—А такая, что Мулла был исключительно набожным человеком. Коран знал назубок, мог цитировать его целыми страницами, вплоть до запятых, и строго все религиозные традиции соблюдал. Кстати, именно на него ориентировался ваш предшественник, товарищ генерал, когда вводил богословие в подготовительный процесс для курсантов инквизиции.

—Что-то я незамечал, чтоб Жарский особо верующим был,— скептически покосился Крюков на подчиненного.

—А вот представьте себе, Константин Константинович,— вперил свой фирменный тяжелый взгляд в руководителя Гиштап.— Не обращали внимания на его татуировку на запястье?

—Распятие?

—Именно.

—Ну ичто с того? Картинка на коже еще не признак религиозности,— упрямо продолжал отставить свою позицию хозяин кабинета.

—Само по себе да, но вразговорах Факела в последнее время все чаще и чаще проскальзывают изречения из христианских писаний. Часто дословные. Я проверял. Мне кажется, что после своих похорон он объяснил себе произошедшее божественным вмешательством. И это же дало Жарскому тот стержень, которого ему остро не хватало раньше.

—Ох, не верю я втакие внезапные просветления,— задумчиво постучал костяшками по столешнице начальник федеральной службы,— но занеимением лучшего объяснения, приму за основную версию. Ладно, полковник, пока можешь быть свободен. Сообщи Факелу, что завтра ждем его на разводе нарядов в полном боевом облачении. Хочу немного понаблюдать за ним, прежде чем идти с докладом к президенту.

—Есть!— козырнул пожилой офицер и быстро покинул кабинет руководителя.

После ухода подчиненного Крюков еще около минуты просидел за столом, рассматривая заключение мозгоправов поФакелу, а потом встал, чтобы запереть дверь. Взяв принесенную Гиштапом папку, он отложил в сторону диск с записью сеанса, а сам приступил к изучению распечатанного в бумаге протокола беседы. В этой партии ставки слишком высоки, чтобы позволять себе игру в благородство. Полковник может думать и верить во что угодно, в том числе и всказочное ментальное исцеление. Но угенерала такой привилегии нет. Он должен знать оЖарском все…

Несчастный город уже вторую неделю изнывал от иссушающей летней жары, которая буквально плавила асфальт и раскаливала смешные человеческие домики до состояния печей. По всем каналам, радиостанциям и средствам массовой информации круглосуточно крутили предупреждения, да неустанно пересказывали инструкции по поведению при такой аномальной погоде. Пожилых людей призывали отказаться от выхода на улицу в период активного солнцепека, а некоторые работодатели даже актировали дни, разрешая своим сотрудникам оставаться дома.

Ну ая, хоть всю жизнь очень тяжко переносил температуру выше тридцати градусов поЦельсию, сейчас отчего-то прямо наслаждался свалившимся на столицу зноем. Под яростными лучами небесного светила могильный холод, поселившийся в теле с тех пор, как меня уложили в гроб, неохотно отступал. И настолько приятным оказалось это ощущение, что я мог проводить под открытым небом по нескольку часов, как какая-то хладнокровная рептилия…

Неспешно лавируя в автомобильном потоке, я открыл окна в машине и отключил кондиционер. Ненавязчивая мелодия на случайной радиостанции настраивала на спокойный лад и нисколько не мешала размышлять о будущем. Какой шаг сделать следующим? Когда мне стоит продавить возращение Марины и матушки к нормальной жизни, чтобы не возбудить подозрений? Где найти источник информации о потенциальных нарушителях закона, заслуживающих кары? Как быть с проектом «Нисхождение» и моим мертвым напарником, дожидающимся моего возвращения в могиле? 'Или мне вовсе не нужно ничего предпринимать, а просто ждать подсказок отВысшего Провидения?

Все эти мысли я обдумывал и так и эдак, тщательно взвешивал и обтачивал, избавляя от острых углов, но при этом не терял бдительности. Когда позади моего авто раздались пронзительные вопли сирены, я поспешил прижаться вправо, освобождая полосу для спецтранспорта.

Спустя полминуты, мимо меня промчал черный УАЗ «БОР» с красной люстрой на крыше и лаконичной информационной надписью «ФСБН ГУБИ» на борту. И хоть я ничего не мог разглядеть сквозь наглухо затонированные стекла автомобиля, но очень живо представил ребят в массивных ИК-Б, спешащих на фронты невидимой для многих войны. Войны, с которой возвращаются далеко не все инквизиторы…

—Берегите себя, пацаны,— вполголоса пробормотал я вслед удаляющемуся уазику.— Легкой руки вам и поменьше пепла в воздухе.

Все участники движения постепенно начали выруливать на свои полосы, и яуже хотел было последовать их примеру. Вот только взгляд мой совершенно случайно зацепился за какую-то оживленную суету на пешеходном тротуаре. Заинтересовавшись, я присмотрелся и обнаружил целое костюмированное шествие, устроенное городскими чудаками.

Одноразовые целлофановые комбинезоны, похожие на медицинские, противогазы, скотч, резиновые перчатки из хозмага… Божечки, а вон тот придурок, кажется, презервативы до локтей натянул! Кто б папашу твоего надоумил ими воспользоваться! Единственное чувство, которое вызывал внешний вид этих сумасшедших, это мучительный испанский стыд. Настолько жгучий, что хотелось поскорее от них отвернуться. Однако сборище великовозрастных балбесов, гордо именующихся ополчением, почему-то упорно не желало понимать, насколько жалкое зрелище они из себя представляют.