– Вам известно его имя, – продолжал Лестат, –вы знаете, где он живет, знаете его семью. Все это стало мне ясно еще до того,как я остановил его неумелое нападение. Теперь вы знаете, что он, какговорится, один из нас. И вы должны не просто избегать упоминания о нем вотчетах, но раз и навсегда оставить его в покое.

Стирлинг с минуту смотрел на Лестата, потом кивнул.

– Посмейте только приблизиться к нему хоть на шаг,посмейте ополчиться против него – и, Бог свидетель, я сотру вас с лицаземли, – заявил тот. – Уничтожу всех до единого. Останутся толькопустые библиотеки и набитые доверху архивами подземелья. Начну с Обители вЛуизиане, а потом очередь дойдет и до других, во всех уголках мира. Это несоставит мне никакого труда. Я буду расправляться с каждым в отдельности. Дажеесли наши древние встанут на вашу защиту, это случится не сразу, так что яуспею достаточно вам навредить.

Меня попеременно охватывали то страх, то изумление.

– Понятно, – обрел наконец дар речиСтирлинг. – Вы хотите его защитить. Слава богу! Я, разумеется, рад.

– Мне бы хотелось, чтобы вы меня понялиправильно. – Лестат в очередной раз бросил на меня взгляд. – Он ещемолод и невинен, и мне решать – жить ему или нет.

Мне показалось, что Стирлинг тихо охнул.

Что до меня, то я вновь испытал огромное облегчение, котороетут же сменилось приступом вполне оправданного страха.

Лестат махнул рукой в сторону двери.

– Нужно ли добавлять, что вы должны немедленно покинутьмой дом и больше никогда не переступать его порог без приглашения?

Стирлинг тут же поднялся, а следом и я. Встретившись с нимвзглядом, я еще более отчетливо, чем прежде, осознал, что сегодня ночью чутьбыло не лишил этого человека жизни, и от стыда едва не провалился сквозь землю.

– До свидания, друг, – с трудом выговорил я,стараясь совладать с голосом, потом неловко потянулся к руке своего бывшегонаставника и крепко ее пожал.

Лицо его смягчилось.

– Квинн, – негромко произнес он. – Мойхрабрый Квинн. – И повернулся к Лестату: – Прощайте, Лестат де Лионкур.Наверное, мало сказать, что я в глубоком долгу перед вами.

– Мало, но я всю жизнь окружен неблагодарными, – схитрой улыбкой откликнулся Лестат. – Ступайте, мистер Оливер. К счастью,всего в паре кварталов отсюда вас поджидает лимузин. Не думаю, что вам сейчаспо силам долго идти пешком или сесть за руль.

– Вы правы, – ответил Стирлинг.

Не тратя времени на дальнейшие разговоры, он поспешил вкоридор, а оттуда – на черный ход. Вскоре на железной лестнице послышались еготяжелые торопливые шаги.

Лестат тоже поднялся и, подойдя ко мне, жестом пригласилснова присесть. Потом взял мою голову обеими руками – нежно, не сдавливая, непричиняя боли.

Я был слишком напуган и не мог даже пошевелиться, а толькоспокойно смотрел ему в глаза и вновь отметил про себя, что один глаз накакую-то долю дюйма больше другого. Отогнав саму мысль об этом, я постаралсямысленно выразить только одно: "Я выполню все, о чем ты попросишь".Потом, сам того не желая, прикрыл веки, словно ожидал получить пощечину.

– Ты думаешь, я собираюсь тебя убить? –послышалось у меня над головой.

– Надеюсь, нет, – дрожащим голосом ответил я.

– Идем, братишка, – сказал Лестат. – Пораоставить это хорошенькое гнездышко на милость тех, кто о нем так много знает. Аты, мой юный друг, должен подкрепиться.

Он крепко обнял меня, и в ушах засвистел воздух. Я изо всехсил прижался к нему, хотя, наверное, это было лишним, и мы взмыли в ночноенебо, к облакам.

Я словно вновь путешествовал с моим Создателем – та жескорость, высота, то же тесное объятие. Я полностью доверился Лестату.

А потом началось резкое снижение.

Меня трясло, когда Лестат разжал руки, и я чуть не упал, ноголовокружение быстро прошло.

Мы стояли на террасе. В комнате, от которой нас отделялаприоткрытая стеклянная дверь, горел свет. Обстановка была по-современномускучной, хотя и подобрана со вкусом: обтянутые бежевым бархатом кресла идиваны, неизменный большой телевизор, приглушенный свет ламп, несколькостеклянных столиков на металлических ножках.

Мы увидели двух чрезвычайно хорошеньких молодых брюнеток,одна возилась с чемоданом, лежавшим на кофейном столике, а другая, сидя передзеркалом, расчесывала длинные волосы. Их темно-оливковые тела были едваприкрыты коротенькими шелковыми платьицами, очень модными и мало чтоскрывавшими.

Лестат вновь обнял меня и мягко сдавил плечо.

– Что подсказывает тебе разум? – шепотомпоинтересовался он.

Я пустил в ход Мысленный дар, нацелившись на ту, что сиделаперед зеркалом, и мгновенно уловил отголосок убийства. Вторая женщина оказаласьеще более привычной к злодействам. Похоже, обе они имели отношение кпреступлению, которое происходило в эту самую минуту где-то далеко от этогоместа.

Здание, в котором мы оказались, было элегантным отелем, акомната за стеклянной дверью – спальней. От стаканов, что стояли на одном изстоликов, исходил запах джина. До меня донесся аромат свежих цветов, ну и,конечно, ни с чем не сравнимый аромат жертвы – оправданной жертвы.

Жажда стала нестерпимой. Жажда затуманила глаза. Япочувствовал вкус крови, словно она уже потекла мне в рот, а вместе с ним – какэто всегда случалось со мной перед насыщением – ощутил бездонную, исполненнуюотчаяния, всепоглощающую пустоту. "Ты никогда не насытишься. Ничто непоможет тебе утолить этот нестерпимый голод", – твердил мневнутренний голос.

– Вот именно, оправданная жертва, – тихо произнесЛестат. – Но мы, как бы нам того ни хотелось, не заставим их страдать.

– Конечно, – равнодушно отозвался я. – Можноя возьму себе ту, что сидит перед зеркалом?

– Почему именно ее?

– Потому что на ее лице, отраженном в зеркале, написанажестокость.

Лестат кивнул.

Мы потихоньку открыли дверь и шагнули в прохладную свежестькомнаты. Но жажда была слишком велика, чтобы эта прохлада успела охладить мойпыл. Невероятно велика.

Женщины закричали. Они спрашивали, откуда мы взялись и ктомы такие. За вопросами последовали угрозы и вульгарная брань.