Я вдруг полностью ощутил весь груз своего католическоговоздержания, продлившегося три с половиной года, тем более что в этой особе небыло ничего искусственного, она казалась дикой от природы, подлинной.

Я также нашел притягательным тот факт, что теперь она какбудто стала ниже ростом – это был уже не тот шестифутовый дьявол, набросившийсяна меня в ванной и яростно угрожавший расправой, пока Гоблин ни закидал егоосколками.

"Кстати о Гоблине, – сказала она самым любезнымтоном, – я знаю, этот демон сейчас не с тобой. Какая потеря. Ты ждешь, чтоон скоро вернется и предложит тебе свою любовь как преданный пес, или думаешь,что он пропал навсегда?"

"Ты меня поражаешь, – признался я, – как этоможно таким милым голоском произносить такие зловещие слова. Я не знаю,навсегда я его потерял или нет. Возможно, что и навсегда. Он мог найти себедругую душу, с которой у него больше общего. Я отдал ему восемнадцать лет своейжизни. Затем нас разъединило расстояние. Я больше не претендую на то, чтопонимаю его природу".

"Я вовсе не хотела, чтобы мои слова прозвучализловеще, – сказала она. – По правде говоря – а я всегда люблюговорить правду, если предоставляется возможность, – я никак не ожидала,что ты окажешься сангвиником".

Я тогда не знал, что такое "сангвиник". Онаподошла к столу, вынула пробку из бутылки и наполнила киворий.

"Три с половиной года несколько меня смягчили, –сказал я. – А вот я никак не ожидал, что ты пригласишь меня в дом.Наоборот, думал, ты станешь ревниво следовать своему ночному расписанию и дашьмне от ворот поворот".

"А зачем бы я это делала, как по-твоему? –спросила она, протягивая мне чашу. Тут я впервые заметил огромный сапфировыйкарбункул на ее пальце. – Да, примечательная вещица, – сказала она,когда я принял чашу. – Я сама вырезала портрет бога Марса. Когда-то меняизбрали служить ему, только все это оказалось шуткой. Мне случалось бытьжертвой очень многих шуток".

"Не представляю почему, – откликнулся я и бросилвзгляд на кубок с вином. – Я что, должен пить один?"

Она тихо рассмеялась.

"Пока да, – ответила она. – Прошу, отведайвино без меня. Я очень огорчусь, если ты откажешься".

Воспитание не позволяло мне пренебречь угощением, поэтому явыпил, отметив про себя довольно странный привкус вина, хотя и приятный. Яснова сделал большой глоток, испытывая волнение.

"Ты вправду думаешь то, что говоришь? – спросилаона. – Ты не понимаешь, почему люди смеются надо мной? И всегдасмеялись?"

"Нет, не понимаю", – ответил я и по привычкевыпил еще вина. Его вкус на этот раз показался мне необычайно хорош, особенноесли учесть, что я пил на голодный желудок. Ни крошки на обед, ни крошки наужин. Без сна в самолете, без сна целые сутки. Я подумал, что нужно бытьосмотрительнее.

"Они смеялись и до сих пор смеются, – сказалаона, – потому что я и мужчина, и женщина. Но ты ведь не видишь в этомповода для шуток?"

"Я уже тебе ответил, что нет. Думаю, ты простовеликолепна. Я и раньше так думал. Боже, какое крепкое вино! Кстати, а этовино? – только тут я заметил, что на бутылках не было этикеток. Мнепоказалось, будто пол у меня под ногами заходил ходуном. – Ты не против,если я присяду?" – спросил я, озираясь в поисках стула.

"Конечно присядь", – сказала она ипододвинула мне один из стульев с гнутой спинкой. Изящная вещь, абсолютно вгреческом стиле. Я вспомнил, как заказывал эти стулья. Аллен тогда едкоподколол меня по телефону насчет того, что в моем доме полно лебедей из мрамораи золота.

"Да, работники насмехаются над твоим вкусом, –сказала она, прочитав мои мысли, – но вкус у тебя отличный, несомневайся".

"А я и не сомневаюсь", – ответил я иопустился на стул, почувствовав себя более уверенно. Чашу я поставил на крайстола и оперся на него рукой. Кажется, я чуть не уронил драгоценный потир.

"Выпей еще, – сказала она. – Это особыйкупаж. Можно сказать, я сама его смешала".

"Не могу", – отказался я, посмотрев на нееснизу вверх. У нее был очень выразительный взгляд, как у всех людей с большимиглазами, а ее глаза были просто огромные. Совершенно черные. Она присела настолешницу, глядя на меня, и ободряюще улыбнулась.

"Даже не знаю, как с тобой быть, когда ты такойвежливый, – сказала она. – Когда-то ты вызывал во мне одно лишьраздражение, а теперь я хочу, чтобы ты меня полюбил. Вероятно, ты меня иполюбишь, когда все будет сказано и сделано".

"Вполне возможно, – сказал я, – но любовьведь бывает такой разной, согласись. Лично я пока не отказался от религии, аты, как что-то мне подсказывает, живешь свободно".

"Католик, – сказала она. – Ну конечно. Другаявера была бы недостойна тебя и миссис Маккуин. Кажется, однажды вечером вНеаполе я видела тебя и всю твою компанию на мессе. Нет. Это было в катакомбахСан-Дженнаро. Ваше семейство заказало частную экскурсию. Да, кажется, так оно ибыло". – Она взяла со стола киворий, наполнила его из бутылки и сновапротянула мне.

"Ты видела нас в Неаполе? – Голова у меня началакружиться. Я сделал еще глоток вина, полагая, что он избавит меня от неприятнойдурноты. Иногда ведь так случается. На этот раз не случилось. – Вотздорово, – сказал я. – Потому что я мог бы поклясться, что тоже виделтебя в Неаполе".

"И где это было?" – спросила она.

"Ты мой враг?" – спросил я.

"Ни в малейшей степени, – ответила она. –Если бы я могла, я бы избавила тебя от старости и смерти, от боли и болезней,от льстивых призраков, от мучений, которые доставляет тебе твой дух, Гоблин. Ябы избавила тебя от жары и холода и от выжженной скуки полуденного солнца. Я быподарила тебе спокойный свет луны, навсегда поселив в царстве МлечногоПути".

"Какие странные слова, – сказал я. –По-моему, в них нет никакого смысла. Я мог бы поклясться, что видел тебя вНеаполе, что видел тебя на моем балконе в отеле "Эксельсиор", чтоночью мне приснился присланный тобой кошмар. Разве это не сумасшествие? Ты ведьнаверняка подтвердишь, что все так и было".