"А это не важно, даже если и верю, – ответилон. – Она бы все равно меня отыскала, где бы мы с тобой ни скрылись, иникакая твоя награда уже бы не помогла. Мне от нее никогда не скрыться. Моейжизни пришел конец в тот вечер, когда она увидела, как я обслуживаю столики водном венецианском кафе. – Он горестно хохотнул. – Как я теперьжалею, что подал ей тогда бокал вина, тот дурацкий бокал вина".

"Должен же быть какой-то выход, – сказал я. –Она ведь не Всевышний, эта особа". – Я снова начал терять сознание. Яборолся, чтобы не отключиться. Вспомнил звезды вокруг себя, ночную прохладу.Кем была эта женщина? Каким таким чудовищем?

"Да, не Всевышний, – он горестно улыбнулся. –Просто всесильная и очень жестокая".

"Что ей от меня надо?" – спросил я.

"Постарайся выдержать ее испытания, – ответилон. – Постарайся, чтобы она осталась довольна. Иначе ты умрешь. Она всегдатак поступает с теми, кто ее подводит. Она отдает их нам, а мы избавляем мир оттрупов, и за это нам позволяется жить дальше. Таково наше существование. Можешьсебе представить, какое место нам уготовано в аду? А ты, если веришь в Бога,воспользуйся этим временем, чтобы помолиться".

Я не мог больше говорить.

Юноша поднял мои руки, одну за другой, и выбрил подмышки.Странный ритуал, я никак не мог понять, зачем кому-то понадобилось делать этосо мной, а затем он прошелся бритвой по моему лицу с большой тщательностью.

"Не знаю, что это значит, – тихо сказал он, –но она приказала нам, чтобы с тобой мы обращались очень осторожно. – Онпечально покачал головой. – Может быть, это пустяки, а может быть, иважно. Станет ясно только со временем".

Кажется, я опустил ладонь на его руку и слегка похлопал,стараясь утешить юношу – уж очень сильно он опечалился.

Все это время вода в ванне была теплой и нестоялой, а потомюноша прошептал мне на ухо, что он сейчас отвезет меня в такое место, где яприду в себя от лекарств, которые в меня вкололи, но все равно я не долженшуметь.

Я заснул.

Очнувшись, я понял, что один. Стояла звенящая тишина. Ялежал на диване, окруженный золочеными прутьями.

"Как этот мой приятель любит золото, – прошепталя, – впрочем, я сам его всегда любил".

Через секунду до меня дошло, что я нахожусь в красивойкруглой клетке, дверь которой была надежно заперта на замок, а на мне не былони ботинок, ни даже сандалий, чтобы пнуть ее как следует, кулак же здесь былбесполезен.

Что касается одежды, то я был одет только в черные брюки.Никакой рубашки.

Клетка стояла посреди огромного мраморного зала, именнотакие залы встречаются в выстроенных на склонах гор палаццо, огромные квадратныеокна в пол открывались на длинную террасу, как и должно быть, и там, за окнами,закат окрасил небо в великолепные золотистые и красноватые тона, солнце ужесадилось в море, отбрасывая на его поверхность фиолетовое мерцание.

Я сидел на диване, следя, как окна наполняются светом первыхзвезд, а комната погружается в темноту, отчего все краски вокруг смягчились.

В той клетке, в которой я сидел пленником, было столькодекадентской испорченности, что я возненавидел ее всей душой, хотя в то жевремя она меня как-то успокаивала, ибо я понимал, что в чудовищной игре сПетронией у меня может быть шанс выстоять. Именно на это намекал тот юноша, чтокупал меня. По крайней мере, я сделал такой вывод из его слов.

Медленно зажглись лампы, расставленные вдоль стен, иосветили фрески, в какой-то степени копировавшие фрески Помпеи – прямоугольныекартины, обрамленные красным, изображавшие различных богинь в танце, спиной кзрителям.

И когда все эти лампы наполнили зал золотистым светом, внего вошла не гордая заносчивая Петрония, как я ожидал, а два не менее странныхсоздания.

Один был чернокожий мужчина, настолько чернокожий, чтоказалось, будто сделан он из отполированного оникса, и хотя он находился всамом дальнем конце мраморного зала, на большом расстоянии от меня, я сумелразглядеть золотые сережки у него в ушах.

У него были очень тонкие черты лица и желтые глаза. Курчавыекоротко постриженные волосы слегка походили на мои.

Второй человек был для меня загадкой. Он казался старым:тяжелые челюсти, лысеющие виски, седая голова, но в остальном – без изъяна,словно был создан не из плоти и крови, а из воска. Внешние уголки глаз слегкабыли скошены книзу, словно глаза собирались соскользнуть с лица, а выступающийвперед подбородок придавал ему решительный вид.

Этот старик кого-то мне напоминал, только я никак не могвспомнить, кого именно.

Ни тот ни другой не выглядели как живые люди, и во мнеукрепилась уверенность, что они ими и не были.

Я припомнил звезды, которые видел вчера ночью, поднявшись внебо, и с ужасом осознал: сейчас я лишусь всего, что мне дорого, и я почти не всилах этому помешать. Испытания, битва, поединок, что бы там ни было – этовсего лишь проформа.

Я онемел от страха и попытался привести мысли в порядок. Мнеоставалось надеяться только на то, что придется страдать.

Мужчины приблизились, но я не был их целью. Правда, онибросили на меня взгляд, но уселись за столом в центре зала, где принялисьиграть в шахматы, перебрасываясь фразами. Я видел их профили, то естьседовласый старик с восковыми челюстями сидел спиной к окну, а чернокожий моглюбоваться усыпанным звездами небом.

Оба эти существа были безукоризненно одеты, словно собралисьна прием: черные смокинги, брюки, лакированные туфли. Но вместо рубашек счерными галстуками на них были белые свитера-водолазки из какой-то оченьблестящей ткани. Вскоре они уже смеялись и шутили друг с другом, но говорилипо-итальянски, поэтому я не мог следить за разговором. Когда мне все этопорядком надоело, я подал голос.

"Так что, никто из вас не желает просветить меня,почему я под замком? – спросил я. – Или вы думаете, я по собственнойволе засел в эту клетку?"

Мне ответил старик, еще больше выпятив подбородок.

"Ты сам знаешь, что натворил, раз оказалсяздесь, – произнес он на чистом английском. – Чем ты насолил Петронии?Она бы не привела тебя сюда, будь ты добродетелен. И нечего тут заявлять, будтони в чем не виноват".

"Вот именно, ни в чем, – сказал я. – Онапритащила меня сюда, повинуясь собственному капризу. Меня следуетосвободить".

"Клянусь, я устал от ее игр", – обращаясь кстарику, произнес чернокожий. Голос его звучал приятно и весомо – так говорятлюди, привыкшие к власти.