– Что зачем, миз Блейк?

– Зачем было пытаться подчинить всех? Зачем было идтина риск всех оскорбить? Вот так вот бросать такую здоровенную перчатку? Ты –мастер вампиров. Ты так стар, что у меня прямо кости ноют в твоем присутствии.Подобные тебе вампиры ошибок не делают, Мерлин. У них для всего есть причина.

– Быть может, я не думаю, что человек, едва видевшийтри десятка лет смертной жизни, сможет понять мои мотивы.

– Испытай меня. А еще лучше – испытай Жан-Клода. Ты этосам сказал: говоря со мной, ты говоришь с ним.

Он застыл неподвижно, и смысл этой неподвижности был ясен. Ясделала что-то такое, чего он от меня не ожидал. У вампиров неподвижностьслужит аналогом жеста у людей.

– Туше, миз Блейк. – Он опять шевельнулруками. – Вы не поверите, что я всего лишь хотел улучшить качество нашегопредставления для всех?

– Нет, не поверю.

Он снова едва заметно развел руками. Интересно, может, этоон вместо пожатия плеч?

– Вероятно, имея успех в одном городе за другим, япросто стал самоуверен. Может быть, я действительно верил, что смогу победитьвсех.

– В твою самоуверенность я верю. Могу даже поверить,что по отдельности ты подчинял себе всех мастеров. Хотя в этом я не уверена –пока что. Я ощутила твой разум и не скажу, что ты не мог бы этого сделать, ноты мог и не пробовать.

– Зачем бы я тогда пытался сделать это сегодня?

Я улыбнулась. Сама ощутила эту улыбку не как веселую, апросто губы скривила, как когда злюсь.

– Именно это я и пытаюсь выяснить, а ты уходишь отответа.

– Я действительно ухожу от ответа? – спросил он.

Я кивнула, улыбаясь уже почти весело:

– Именно это и делаешь.

– Быть может, я уже ответил на вопрос, но ответ вам непонравился.

– Быть может, ты пытаешься не лгать открыто, чтобыДамиан, или Ашер, или кто-нибудь не учуял или не унюхал ложь. Но ты определенноне дал полного ответа.

– Вы действительно думаете, что если бы я хотел солгатьпри всех, в этой комнате присутствующих, то не смог бы этого сделать?

Я на секунду задумалась, подавляя желание оглянуться наАшера. Дамиан поиграл пальцами у меня на плече.

– Я думаю, что мог бы, но используя больше ментальнойсилы, чем тебе хотелось бы в моем присутствии.

– И почему бы я не хотел использовать ментальную силу ввашем присутствии, миз Блейк?

Голос его звучал пренебрежительно, почти с веселымпрезрением. Я не оскорбилась: эта интонация, как все, что он делал, быланамеренной, просчитанной.

– Потому что ты боишься, как бы Дорогая Мамочка неуслышала и не посетила нас второй раз.

Он попытался изобразить высокомерное презрение, и изобразил,но я чуяла в нем перемену. Тончайший, едва заметный оттенок страха.

– А кто это – Дорогая Мамочка?

Я тщательно рассматривала точеную линию челюсти. Ох,хотелось бы посмотреть в глаза, но не стоило рисковать.

– Ты действительно хочешь, чтобы я произнесла ее имя?

– Вы можете произносить все, что хотите, миз Блейк.

Я кивнула, ощутила, что у меня сердце забилось сильнее, рукас новыми шрамами сжалась в кулак.

– Хорошо. – Сама услышала, что голос у меня спридыханием. – Ты боишься, что снова появится Мать Всей Тьмы.

То ли свет чуть потускнел, то ли это мое воображение?

– Она для нас утрачена, миз Блейк. Вы ничего о ней незнаете.

– Она лежит в комнате глубоко под землей, новысоко-высоко. По всей передней стене – окна, выходящие на пещеру или подземноездание. Внизу всегда горит огонь, будто тот, кто смотрит, боится темноты.

– Мне известно, что Валентина была в той комнате, чтовы описываете, и осталась жива, чтобы об этом рассказать. Не стоит пытатьсяпроизвести на меня впечатление историями из вторых рук.

Кажется, Мерлин не знал, что я вместе с ней была у него вголове. Он не знает, что я видела его воспоминание о том, как она выходит изтьмы?

– Тогда вот еще одна история из вторых рук. Я видела еев образе огромной кошки, может быть, что-то вроде вымершего льва, больше любогосовременного. Я видела, как она охотилась за тобой в ночи, когда мир пахнулдождем и жасмином – или чем-то вроде жасмина. Я просто не знаю, давно лисуществует на земле жасмин как вид; может быть, мое сознание называет это«жасмином», потому что у этого растения тот же запах.

Я-то думала, что он был неподвижен, но ошиблась. Потому чтосейчас он стал неподвижен настолько, что мне пришлось сосредоточенно смотретьему в грудь – проверять, что он не исчез. Такая неподвижность, что недоступнани одной змее, ни одному живому существу. Неподвижен так, будто хотел не бытьздесь больше ни секунды.

И его голос был так же мертв, как тело, когда он сказал:

– Вы видели сегодня ее воспоминание.

– Да.

– Тогда вы знаете ее тайну.

– У нее их много, но ты говоришь о том, что она иоборотень и вампир одновременно? Тогда да, эту тайну я знаю.

Он сделал вдох, как многие из них, когда выходят из этойнеподвижности. Так они себе сами напоминают, что еще не мертвы.

– Но миз Блейк, всем известно, что быть и тем, и другимневозможно.

– Тот штамм вампиризма, что существует сегодня, уничтожаетсявирусом ликантропии, но, быть может, когда-то он был устойчив, или это былдругой вид вампиризма. Как бы там ни было, что я видела, то видела.

– Мюзет привозила сюда к нам нескольких котов ТемнойГоспожи, – сказал Ашер. – Они были и тем, и другим – и ни тем, нидругим не были.

– Да, Белль Морт говорит, что спящие коты нашей материпросыпаются на ее зов, – сказал Мерлин. – Что вы об этом думаете, мизБлейк? Думаете вы, что Белль Морт стала так сильна, что слуги матери проснулисьна ее зов?

– Нет, – сказала я.

– Почему нет? – спросил он тем же пустым голосом,и тело его почти не двигалось. Он перестал изображать человека.

– Потому что силы такого рода у Белль Морт нет.

– Ты никогда ее во плоти не видела, – сказалАдонис, – иначе не судила бы так поспешно.

И сказано было не слишком радостным голосом, что само посебе интересно. В первый раз он не до конца своим голосом владел.

Я глянула на него:

– Она сильна, но не тем видом силы, что ДорогаяМамочка. Просто не тем.

– Если Белль Морт не пробудила слуг нашей добройматери, то кто это сделал? – спросил Мерлин.