– Вампир может спать с освященным предметом подподушкой?

– Да, или под кроватью, но под подушкой лучше.

– А что случится, если этот предмет коснется коживампира?

– Ответ вы можете прочесть на собственной руке.

– И ты хочешь сказать, что крест меня обжег из-за моейсилы, а не силы Дорогой Мамочки?

– Вы суккуб, миз Блейк. Эту силу издавна ассоциируют сдемоническим.

– Мне приходилось сражаться с демонами. Вампиризм –инфекция, а не что-нибудь демоническое. Это болезнь, которая живет в крови. Одинврач где-то в начале девятисотых придумал, как ее лечить. А одержимостьдемонами не вылечить переливанием крови.

– Вылечить? – спросил Мерлин. – Действительнопереливанием крови?

– Ну, да, но вампиризм как раз и придает мертвому телу возможностьдействовать. Так что если убрать вампиризм, тело остается мертвым.

– Ну, на такое лечение вряд ли многие согласятся.

– Да, – кивнула я.

Дамиан наклонился и шепнул мне в щеку:

– Все это очень интересно, но можно тебя попроситьускорить процесс?

– Мать не может прорваться через вашу защиту сама посебе, кроме как во сне. Но она может воспользоваться проникновением сквозь вашуоборону другого агрессора-вампира, в этом вы правы. Страх перед нею лег воснову законов, определивших правила сражения мастеров вампиров. Но она такдолго спит, что мы становимся неосторожны.

– А почему она вынуждена следовать за чужим нападением?

– Потому что она – создание кошмаров и страны Морфея.

– Ты хочешь сказать, что она все еще спит?

– Да, именно так, – улыбнулся он.

Дамиан вцепился мне в плечо. Я сказала:

– Я не хочу быть невежливой, но мне нужно питание. Такчто прошу меня извинить.

– А можно посмотреть? – спросила Елизавета.

– Нет.

– Идем, Елизавета, – сказал Мерлин и вышел вдверь. Она за ним. Адонис обернулся в дверях и посмотрел на нас на всех.

– Тебе тоже смотреть нельзя, – сказала я. –Заседание закрыто.

Он хотел что-то сказать, но подумал и решил этого не делать– покачал головой и вышел, не сказав ни слова. Я узнала больше, чем оннамеревался сказать, но меньше, чем можно было бы. Почему-то я знала, что это –не последняя наша встреча. Чувство у меня такое было.

Клодия пошла к двери:

– Я послежу, чтобы никто не мешал.

И дверь за ней закрылась.

Я встала, осторожно сняв с плеч их руки.

– Натэниел, отведи Дамиана в комнату отдыха персоналаили еще куда. Или найдите себе столик снаружи.

– А нам почему нельзя смотреть?

Я на него взглянула в упор, но он выдал мне невинные, хотя изнающие, глаза.

– Всего два часа прошло, и ты хочешь сказать, что опятьспособен?

Он улыбнулся.

– Я не могу снова кормиться от тебя так скоро,Натэниел. Это слишком опасно. Я не знаю точно, что сделала со мной эта мать, ноощущаю слабость. И я не знаю, смогу ли гарантировать, что ardeur не охватитвсех. За дверью вам ничего не грозит, а здесь – не знаю. – Я посмотрела наДамиана, вцепившегося в плечо Натэниелу так, будто иначе упадет. – А еслия сегодня буду кормиться на Дамиане, дело может обернуться плохо.

– От кого же ты собираешься сегодня питаться? –спросил Ашер, стоя у стены.

– Если ты согласен, то от тебя.

– Просто мужчине приятно, когда его спрашивают.

Я сжала руки двух остальных и попросила:

– Дамиан, Натэниел, идите ради Бога, и будьтегде-нибудь, где вас будет видно, о’кей?

– Обещаю, – сказал Натэниел, и они направились квыходу.

Я повернулась к Ашеру:

– Ты на меня злишься?

– Никто не любит, когда его согласие считают само собойразумеющимся, Анита.

– Я про тебя так не считаю.

– Считаешь. И ты, и Жан-Клод.

На это я не знала, что сказать, а потому именно это исказала:

– На это я не знаю, что сказать.

Он покачал головой:

– У нас нет времени нянчиться с моими задетымичувствами. Прости.

Дверь за нашей спиной закрылась – Дамиан и Натэниел пошлиискать место переждать, пока я попытаюсь поддержать жизнь во всех нас.

Я потянулась к руке Ашера. Он принял мою руку, но на меня несмотрел. От своего лица он показывал только совершенный профиль, пряча шрамыпод сиянием волос. Я попросила секса, а он от меня прячется. Не очень хорошо.

– Что случилось? – спросила я.

– Ты обратила внимание, что это у нас впервые будетсекс наедине?

Я начала было возражать, но остановилась. Да, я помнила еготело в интимных подробностях. Столько ночей и вечеров – его тело и мое рядом. Ивсегда с нами при этом кто-то был? И никогда не было так, чтобы только мы,только друг у друга?

Я тронула его за лицо, попыталась заставить его на менявзглянуть, но он не поддался.

– Значит, не только от Жан-Клода ты не получалдостаточно личного внимания?

Он улыбнулся, но не слишком счастливой улыбкой.

– Веками меня желали все, кого я касался, кого хотел.Потом столетия я был презрен, был посмешищем. Секс был милостью – или пыткойдля тех, кого Белль желала наказать.

Я попыталась его обнять, но он не дал, просто удержав моюруку. Я сказала единственное, что мне в голову пришло:

– Прости меня…

Наконец он повернулся ко мне, но только идеальной сторонойлица. Показал ту бездонную красоту, ради которой люди отдавали состояние,честь, добродетель – только бы взглянуть на нее еще раз.

– Ты некоторые мои раны исцелила – тем, что я был стобой и Жан-Клодом. И я думал, этого достаточно.

Я запустила руку ему под волосы, потрогала покрытую шрамамисторону лица. То, что он прятал, я накрыла ладонью, глядя на то лицо, что онпозволил мне видеть.

– Но ты ни от кого из нас не получал достаточно внимания.

– Когда ты так говоришь, это звучит по-детски, самслышу, но вот здесь, – он коснулся груди, – ощущается совсем непо-детски. Ощущается так, будто я умираю от голода посреди пира. Но это пир,который делю я со слишком многими. Никто из вас не смотрит только на меня.Всегда есть кто-то более красивый, более желанный.

– Никого красивее тебя нет, Ашер.

Он отдернулся, открыв шрамы на лице.