— Он полюфить тефя гади меня, Бегн-Бегн, потому што онлюфить меня, меня, меня, меня, миш-тега Ман-шана! А когда коголь штанет пгафитьфшеленной, наши шилы будут гашти, гашти, гашти, и мы штать такими могушими, чтосмошем кгущить мигы как огехофые шкоглупки.

— Как ореховые скорлупки, — повторяет Бернсайд и смеется. —Это здорово.

— Пошли.

— Уже иду, — отвечает Бернсайд. — Но сначала хочу оставитьпослание.

Потом Генри слышит странное чмоканье, после чего на липкийпол падает мокрое нижнее белье. Дверь в чулане под лестницей на второй этаж сгрохотом раскрывается, дверь студии с грохотом закрывается. Появляется иисчезает запах озона. Они ушли. Генри не знает, как это произошло, но у негонет ни малейших сомнений в том, что он остался один. Да и какая разница, какэто произошло? У Генри есть дела поважнее.

— Двух мнений тут быть не может, — говорит он. — Этот пареньтакой же немец, как я — курица-несушка.

Выползает из-под длинного стола и опирается на его гладкуюповерхность, чтобы подняться. Когда он выпрямляет спину, сознание вдругзастилает серый туман, и Генри хватается за торшер, чтобы удержаться на ногах.

— Не отключайся, — говорит он себе. — Нет у тебя праваотключаться, нет!

Генри может ходить, он в этом уверен, он, в конце концов,ходил большую часть своей жизни. Более того, он умеет и водить автомобиль;ездить на автомобиле проще, чем ходить, только ни у кого не хватило духупозволить ему продемонстрировать мастерство вождения. Черт, если Рей Чарльз могвести автомобиль, мог, может (возможно, именно в этот момент Рей Чарльзвписывается в левый поворот автострады), почему это не под силу Генри Лайдену?Но в данный момент под рукой автомобиля у Генри Лайдена нет, вот Генри ипридется ограничиться короткой пешей прогулкой.

И куда Генри держит путь из своей залитой кровью гостиной?«Ответ очевиден, — отвечает он себе. — Иду в студию. Хочется прогуляться в моюпрекрасную маленькую студию».

Вновь серый туман опускается на сознание, а вот серого-тонадо всячески избегать. У нас есть антидот для серого, не так ли? Да, есть:антидотом является острая боль. И Генри ударяет здоровой рукой по обрубкампальцев. Обрубки словно опаляет огнем. Горящие обрубки — это то, что надо.Языки боли доведут до студии.

И пусть текут слезы. Мертвые не плачут.

— Запах крови похож на смех, — говорит Генри. — Кто этосказал? Кто-то. В книге «Запах крови напоминал смех». Отличная фраза. А теперьпереставляй ноги. Сначала одну, потом — вторую.

Добравшись до маленького холла перед студией, он намгновение приваливается к стене. Волна слабости начинается в груди ипрокатывается по всему телу. Он вскидывает голову, кровь из щеки брызгает настену.

— Продолжай идти, болван. Говори себе, что это не безумие.Ничего лучше просто нет. И знаешь что? Только так ты и можешь жить — шагать ишагать!

Генри отталкивается от стены, движется дальше, его голосовыесвязки использует Джордж Рэтбан: «Друзья, а вы ВСЕ мои друзья, тут двух мненийбыть не может, мы здесь, на KDCU-AM вроде бы столкнулись с техническимипроблемами. Напряжение в сети падает, зафиксированы перебои в подаче энергии,да, зафиксированы. Но вы не бойтесь, дорогие мои. Не бойтесь! На текущий моментдо двери в студию остается четыре жалких фута, и очень скоро мы займем своезаконное место за микрофоном, да, займем. Никаким старикам людоедам и ихинопланетным напарникам не удастся вывести нашу радиостанцию из игры, во всякомслучае до того, как мы передадим наш последний репортаж».

Генри оборачивает носовым платком пальцы, ищет свой стул.

«И Рафаэль Фуркэл, похоже, совсем растерялся… никак не можетнайти мяч… Подождите, подождите, неужели нашел? Схватился за край? ДА!Схватился за ПОДЛОКОТНИК мяча, за СПИНКУ мяча, поставил МЯЧ на КОЛЕСИКИ! Фуркэлсадится, подъезжает к пульту управления. Мы видим, что здесь много крови, нобейсбол — кровавая игра, если играть приходится с отрезанными пальцами».

Левой рукой Генри нажимает клавишу «ON» на большом студийноммагнитофоне, пододвигает поближе микрофон. Сидит в темноте, слушает шипениепленки, перематывающейся с бобины на бобину, и испытывает чувство глубокойудовлетворенности, делая то, что делал из вечера в вечер тысячи вечеров.

Нега усталости окутывает тело и сознание, замедляет движенияи мысли. Так легко уступить ей. Он и уступит, но сначала закончит работу. Ондолжен поговорить с Джеком Сойером, напоминает Генри себе, и он говорит всемисвоими голосами.

Джордж Рэтбан: «Девятый иннинг, и наша команда готовитсяотправиться в душевую. Но игра не ЗАКОНЧЕНА, пока ЖИВ последний СЛЕПОЙ!»

Генри Шейк: «Я обращаюсь к тебе, Джек Сойер, и не хочу,чтобы ты соскочил на другой канал, понимаешь? Сохраняй хладнокровие и слушайсвоего давнего друга Генри Шейка, Шейка, Шейка, хорошо? Рыбак нанес мне визит,а отбыв, отправился в „Макстон“. Он хочет убить Шустрика, парня, которомупринадлежит „Центр по уходу за престарелыми“. Позвони в полицию, спаси его,если сможешь. Рыбак живет в „Макстоне“, ты это знал? Он — старик, одержимыйдемоном. Он хотел остановить меня, не позволить сообщить тебе, что я узналголос. И он хотел сбить тебя со следа… он думает, что помешает тебе, убив меня.Сделай так, чтобы ничего у него не вышло, хорошо?»

Висконсинская крыса: «ПОТОМУ ЧТО ЭТОТ МИР ДЕЙСТВИТЕЛЬНОРУШИТСЯ! РЫБОГОЛОВЫЙ БУДЕТ ЖДАТЬ ТЕБЯ В ДЫРЕ, КОТОРУЮ НАЗЫВАЮТ „ЧЕРНЫМ ДОМОМ“,И ТЕБЕ ПРИДЕТСЯ ПОДГОТОВИТЬСЯ К ВСТРЕЧЕ С МЕРЗАВЦЕМ! ОТОРВИ ЕМУ ЯЙЦА!»

Вопль Крысы завершается приступом кашля.

Генри Шейк (тяжело дыша): «Нашего друга Крысу внезапновызвали по срочному делу. Парень слишком уж легко срывается на крик».

Джордж Рэтбан: «СЫНОК, уж не пытаешься ли ты сказать МНЕ,что…»

Генри Шейк: «Успокойся. Он имеет полное право кричать. Но Джекне хочет, чтобы мы на него кричали. Джеку нужна информация».

Джордж Рэтбан: «Так поспеши и поделись ею с ним».

Генри Шейк: «Слушай, Джек. Рыбак не очень умен, как и демон,который вселился в него. Демона вроде бы зовут мистер Манчинг. Он невероятнотщеславен».

Генри Лайден откидывается на спинку стула и секунду-другуюсмотрит в никуда. Своего тела ниже пояса он не чувствует, и кровь с правой рукиобразовала лужицу вокруг микрофона. Обрубки пальцев пульсируют.

Джордж Рэтбан: «Сейчас не время для обмороков, дружище».

Генри Лайден трясет головой, наклоняется вперед и говорит:«Над тщеславием и глупостью ты сможешь взять верх, Джек. Я должен заканчивать.Джек, не сильно грусти из-за меня. Я прожил чертовски прекрасную жизнь, атеперь ухожу к моей дорогой Роде. — Он улыбается темноте, улыбка становитсяшире. — Привет, Жаворонок».