с десяток голосов. — Стрелять будем, ложись!

Человек упал и умолк.

Колдоба выпрямился во весь свой могучий рост и отдал команду:

— Отряд, с колена!

Словно из большого рупора вылетали эти слова и отозвались эхом над вершиной горы.

Как пружиной подбросило с земли пестрые фигуры партизан.

Они щелкнули затворами, приложились к винтовкам и застыли.

Колдоба окинул взглядом выросших над землей людей и увидел, как дружно, как смело все они отозвались на его голос. Он понял, что не нужны никакие зажигательные слова, и громко бросил команду:

— По контрреволюции — пли!

Шаркнули обрезы, дробовики, берданки, трехлинейки и пулеметы; с высоты падали брошенные партизанами гранаты. Цепь белых раздробилась.

— Вперед!

— Ура-а-а-а-а! Ура-а-а-а! Ура-а-а-а!.. — закричали задние цепи офицеров.

Этот рев подхватили и солдаты. Перелезая через убитых, они рвались по трупам, как по ступеням.

Партизаны ударили еще одним залпом. В промежутках ружейной стрельбы вырывался быстрый стук пулеметов.

Белые припали к земле, прячась за трупы.

Колдоба опять крикнул:

— Отряд, слушай команду: по золотопогонникам — огонь!

Новый вихрь начисто смел переднюю цепь белых. Солдаты катились вниз по склонам, нелепо раскидывая руки.

— Стой! Куда?

Вторая офицерская цепь пыталась остановить бегущих мобилизованных.

Офицеры дали залп по своим отступавшим солдатам, выставив вперед штыки. Солдаты, обалделые, видя, что смерть отовсюду грозит им, остановились и начали покорно строиться.

— Цепь, вперед! — подал команду высокий офицер в щеголеватой кожаной куртке английского образца. — В атаку! Ура!

Крик подхватила вся дугообразная цепь и с остервенением снова полезла вверх.

Партизаны молчали. Они ждали команды Колдобы. За горой, с юго-восточной стороны, непрерывно гремел бой. Колдоба вымерил глазами расстояние до белой цепи и рявкнул:

— По офицерам — огонь!

Высокий офицер полетел навзничь. В кожаную куртку угодило с десяток берданочных пуль.

Белые сразу осели, попадали за камни, стреляя вверх. Из-за стен шли новые цепи на подмогу. Скоро белые полезли по всему фронту, не обращая внимания на потери.

Колдоба спустился с горы и побежал по лощине.

— Бросай бомбы! По одному не стреляй! — торопливо командовал он.

Хоронясь за выступы камней, Колдоба пробрался к правому флангу, где лестница извилисто поднималась от самого моря до вершины горы. Здесь засела застава партизан, замаскировав пулемет зелеными ветками. Колдоба обошел бойцов, подбадривая:

— Держись, подпускай поближе и колоти гранатами! Здесь место выгодное: все вниз видать, до ночи можно продержаться. Пулеметные ленты берегите. Даром не строчить. Пулемет — наша главная надежда. Поняли?

Подошел Шумный, на ходу объясняя подростку-рабочему, как сбрасывать кольцо гранаты перед метанием.

— Ну, как там у вас? — спросил Колдоба и, не дав Шумному ответить, приказал: — Беги к Дидову. Удерживай там. Дидов ранен.

— Ранен?! — горестно воскликнул Шумный.

Он пригнулся и скрылся в кустарнике. Казалось, настал решительный момент. Дым от пальбы густо окутал всю вершину Митридата, от пороховой гари щемило глаза. В сплошной завесе огня уже совсем близко подступили отборные офицерские группы.

Колдоба метался по верхушке горы. Он выпускал обойму за обоймой; тщательно целясь, бил без промаха. Раненые отползали назад и, заряжая винтовки, передавали их передним товарищам. В непрерывном грохоте партизаны удерживали свою последнюю позицию.

— Эй, товарищ командир, в сторону, в сторону! — раздался голос позади Колдобы. — Расступись, пускаю!

Партизаны, лежавшие впереди, разомкнули цепь.

Колдоба оглянулся и увидел двух партизан, Али Киричаева и старика повстанца в серой рабочей блузе. Они, натужась, вчетвером дружно выворачивали из земли огромный камень-дикарь. Колдоба понял намерение этих людей, оценил его значение и, крикнув: «А ну, давай!» — отбежал в сторону.

Камень вприпрыжку, словно громадный мяч, со скрежетом вкатился в толпу белых. С хрустом перевернувшись на их телах, он гигантскими прыжками полетел к стенам города, где пробил крышу часовенки, окутавшись пылью, словно разорвавшийся снаряд.

Партизаны радостно закричали:

— Ого, так их! А ну, еще!

Все, у кого не было оружия, больные, раненые, охваченные яростью, схватились за камни. Брались по десять человек за глыбу и, раскачав, пускали с горы. Даже умирающие ползли и слабеющими руками помогали товарищам. Несметная сила камней катилась вниз. Камни летели лавиной, высоко подпрыгивая на крутизнах, и сбрасывали, давили солдат, офицеров и юнкеров. Каждый камень сбивал по нескольку человек и, увеличивая силу падения, мчался все дальше и дальше… Казалось, вся гора обрушивается на город. Острый обломок скалы, сбив пулемет белых, угодил в живот полковнику, командующему цепью. Полковник, словно мяч, кувыркаясь, отлетел к обрыву, затем вдогонку за камнем покатился на крышу дома и, скользнув по грохочущей жести, шлепнулся на мостовую бесформенным кровавым комком.

— Батарея, огонь!

Колдоба улыбнулся, видя веселое возбуждение бойцов.

Белые беспорядочными толпами отступали вниз, в город, прячась за стенами, бросая оружие, покрывая склоны горы убитыми и ранеными.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Было семь часов вечера. Дали морского горизонта терялись в густых сумерках.

Адъютант и ближайший помощник Мултыха граф Тернов, соединившись с небольшим отрядом Абдуллы Эмира, окружили Татарскую слободку. Мултыховцы и татары-добровольцы бежали с винтовками наперевес по узким переулкам. Выволакивали из домишек женщин и стариков, издеваясь, сбивали их в кучу у заборов и расстреливали. Граф Тернов старался во всем подражать Мултыху и, как говорили втихомолку, старался его перещеголять. Так и теперь, с сигарой во рту, громко ругаясь по-французски, он приказал связывать попавших в плен повстанцев одной веревкой по нескольку человек и, наводя первому в лоб дуло своего маузера, расстреливал. Добровольцы Абдуллы Эмира не отставали от кубанцев. Сам Абдулла Эмир верхом на караковой кобыле маячил у ворот мечети. К нему подводили выловленных бедняков, он с лошади хлестал по их лицам нагайкой, железным концом выбивая глаза.

Гора Митридат потемнела под насупившимся небом. Ее склоны, изрытые снарядами, усеянные человеческими телами, четко вырисовывались над городом.

Белые были охвачены тревогой. Они боялись, что партизаны под прикрытием ночи снова проникнут в центр города. Суетились, собирали свои силы, укрепляли подножия лестниц. По Дворянской улице, севернее — по Константиновской, до самого Зимнего театра и по Воронцовской, на всех перекрестках и в кривых, грязных переулках, на крышах — всюду были настороже пулеметы. Штаб белых отдал приказание тщательно следить за действиями партизан. Передние редкие цепи белых лежали неподалеку от горы, выставив наблюдательные пункты.

Партизаны залегли вокруг подгорья, внутри тесного кольца белых. Час назад жизнь партизан была на волоске от смерти, а теперь они вновь были полны ярости и бодрости, словно рождалась новая сила в этих израненных и истощенных людях…

У большого серого дома на углу Набережной и Дворянской улиц собралась группа старых гарнизонных офицеров.

Когда в экипаже подъехал генерал