армии, его мобилизовали и угнали отсюда, — робко ответила женщина.

— А давно?

— Уже два месяца, в военном госпитале, в Новороссийске.

— Не бреши… Бандитам раны перевязывал, а сейчас скрывается.

— Нет, нет, я вам письма могу показать.

Женщина направилась к гардеробу.

— Куда идешь? Стой! — Сологуб подвинулся на шаг вперед, нахмурился и сквозь зубы процедил, ворочая желтыми белками глаз: — Разорву… большевичка поганая…

Женщина, обхватив ребенка, в бессильном безмолвии оперлась на диван.

Сологуб положил пригоршню золота в карман и грубо сказал:

— Откладай хлопца.

— Нет, нет! — крикнула женщина и еще крепче прижала к себе ребенка.

— Ложи, ложи… не то пе-ре-ру-баю… — страшно захрипел Сологуб и схватился за шашку.

Женщина положила ребенка на подушку и сжалась, закрыв руками лицо…

Казаки рылись в шкафах, сваливали книги на пол, забирали врачебные никелированные инструменты, запихивая в мешки все, что ни попадалось им под руку.

Сологуб молча подошел к женщине, крякнул, провел пальцем по усам и сказал:

— Давай палец.

— Я вам все отдам. Берите, что хотите, но ведь кольцо нельзя снять, — заплакала женщина.

— Давай, давай я сниму. Головы снимаю, а это и подавно сниму!

Женщина медленно протянула руку. Сологуб схватил мягкий палец, покрутил, потом вцепился ногтями и начал стаскивать кольцо.

— Ой, больно!.. Пустите!.. Боже мой!..

— Не пищи, оторву палец!

Сологуб дернул руку женщины, голова которой запрокинулась. Она упала навзничь. Вокруг закричали, застонали. Девушка с черными кудрями кинулась целовать ноги Сологуба. Золотой крестик на тонкой цепочке лег на казацкий сапог.

— Сними у ней крест, это ж золото, — приказал казаку Сологуб.

Казак снял крест. Тогда Сологуб крикнул:

— Тащи молодых в сени!..

3

Светало. Пугливо расползался мрак, скрываясь в углах подвалов. Небо, серое, как пола казацкой шинели, низко лежало над городом. Туман хлопьями опускался с крыш, с деревьев, к морю.

На улицах было пусто и тихо — ни человека, ни звука. Лишь на бульваре перекликались, щебетали птицы да внизу, у скалистого берега, казалось, гневно вздыхали морские волны. Но вот лучи солнца разорвали туман, и он, как белая испарина, стал отделяться от серой, блестящей, как латунь, морской глади.

Вновь выплыли огромные, хмуро приподнявшиеся на горизонте военные суда. За мысом, словно скала, стоял среди моря английский крейсер. Черные, страшные жерла орудий все еще смотрели на развалины города.

В городе, около собора на площади, рожок запел сбор. Через минуту загремел бешеный, отрывистый карьер кованых копыт. Это каратели-мултыховцы спешили на зов горниста, звавшего их на Соборную площадь. Вокруг лежали трупы, на их лицах сверкали, переливаясь на солнце, крупные прозрачные капли росы.

— Становись!

— Рав-няй-ся!

Юнкера, вольноперы, казаки, чеченцы карательной экспедиции Мултыха строились. Ровные ряды черных пик остро торчали, сытые лошади грызли удила, пенили рты, мотали головами, стучали подковами о мостовую.

— Смирно!.. Рав-не-ние на-пра-во!

Ротмистр Мултых и поручик Тернов, плавно качаясь в седлах, проезжали мимо выстроившейся шеренги. Подъехали к левому флангу. Мултых глянул вдоль и щеголевато бросил:

— Вольно!

Кого-то ждали. Невдалеке провыла хриплая сирена автомобиля.

На главной улице, от штаба гарнизона, показался длинный черный автомобиль. Шофер, крутя руль, объезжал мертвецов, виляя по улице.

Мултых, завидя автомобиль, осадил свою лошадь. Она встала на дыбы, чуть не повалилась на спину, а когда опустилась, храпя, на передние ноги, Мултых крикнул:

— Смирно!

Губатов поднялся, пропустил вперед английского полковника и, распрямляя затекшие ноги, морщась, сошел с машины. Приставив руки к козырькам фуражек, генерал Губатов и полковник Ллойд пошли по фронту. Пройдя вдоль всей шеренги, они остановились. Губатов погладил свой подбородок и сказал громко и четко:

— Здорово, орлы!

— Здравия желаем, вашеди-тство!

— Поздравляю с победой. Спасибо за службу.

— Рады стараться, вашеди-тство! — дружно гаркнули казаки и чеченцы.

Англичанин что-то произнес. Губатов, тугой на ухо, почтительно склонил к нему голову и радостно заулыбался.

— О, иес. Бритш политика колонсишен… О, Индия, Индия! Вери уэлл.

Генерал был польщен, что полковник Ллойд сравнил его казаков с карательными отрядами англичан в Индии.

4

Генерал Губатов, сидя за письменным столом, набросал в блокноте телеграмму:

«Семь Колодезей. Полковнику Коновалову.

Из Керчи. Штаб гарнизона № 191. 46. 24. 8. 26.

После подавления восстания ночь прошла спокойно.

Трупы еще не убраны. Приступлено к осмотру города. С утра производятся обыски.

Керчь. № 96.

Начальник штаба гарнизона».

Вошел адъютант.

— Сейчас же отослать!

— Слушаю. Разрешите доложить — к вам ротмистр Мултых и поручик граф Тернов.

Генерал поднялся и пошел навстречу. Мултых сжал руку генерала, щелкнул шпорами, без приглашения сел. Граф Тернов вытащил из кармана коробку сигар, угостил генерала, закурил сам.

— Ваше превосходительство, имею выразить просьбу, — отчеканил Мултых.

— Ради бога! — Генерал не смущался поведением Мултыха, достаточно зная его нрав.

Мултых приложил указательный палец к рукаву своего френча — там были нашиты череп и две скрещенные кости.

— Считаю, что заслужил, — сказал Мултых. — Корниловец, отличен во всех боях, где имел участие. Да и взятие города…

— Знаю, знаю, — остановил его Губатов.

— Тогда… — Мултых вынул из кармана полковничьи погоны, прямо уперев взгляд пьяно-дерзких своих глаз в переносицу генерала, — тогда… разрешите нацепить.

Губатов растерялся. Закашлялся и кивнул головой.

— Разумеется… Да-да… Но подождите, я не имею права. Буду ходатайствовать… перед командованием. Сегодня же снесусь по прямому проводу.

— Ну, да когда это будет! — процедил Мултых. — Знаете, ваше превосходительство, еще заартачатся. Уж если я победитель, так будьте добры и лавровый венок…

— Я все, все сегодня же сделаю, чтобы вы были полковником, — поспешно заявил Губатов.

— Отлично! — воскликнул граф Тернов.

Мултых смеялся беззвучно, почти не разжимая губ…

Десять часов утра. Туман бесследно исчез. На уходящих вдаль молчаливых улицах лежали груды мертвецов. Город был пуст, и только редкие разъезды мултыховцев нарушали тишину. Крутые каменные лестницы, разрезающие город от самого подножия до вершины горы Митридат, были завалены трупами.

Генерал Губатов отдал приказ убрать раненых и убитых. По городу рассыпались санитарные команды и пехотные части. За зеленую ограду собора согнали плотников со всего города мастерить гробы для убитых офицеров. Нижних же чинов нагромождали, как битый скот, в повозки, увозили на новое кладбище и бросали в ямы, выкопанные такими же насильно мобилизованными солдатами.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Ковров лежал у захода в подземелье и напряженно всматривался в тьму… Партизаны следили за всем, что делалось на поверхности земли, прислушивались к каждому стуку и ждали радостного крика: «Выходи, товарищи, вы освобождены!»

В подземелье было тревожно тихо. А наверху раннее лето буйно поднимало травы, разбрасывало по лугам цветы.

Утро… У