Не имея достаточной поддержки штатгальтера, контрремонстранты отныне сильно зависели от своей способности влиять на умонастроения общества и, тем самым, от публицистики и пропаганды. Результатом этого стало еще большее усиление и обострение идеологической войны, главным оружием в которой стало печатное слово. Обвиняемые Уттенбогартом в том, что они отвергли веру испанского короля, но усвоили его методы нетерпимости, контрремонстранты бичевали ремонстрантов как «лицемеров», которые до 1618 г. правили Утрехтом, Роттердамом, Гаудой, Хорном, Алкмаром, Тилем и Залтбоммелом так нетерпимо, что отказывали в пребывании там любому проповеднику «наших убеждений». Арминиане, утверждали они, в действительности были не Церковью, а не более чем политической партией, которая сознательно хотела разделить общественную Церковь, чтобы ослабить Союз и установить контроль над государством. Бикер и де Грефф могли сколько угодно выдавать себя за членов общественной Церкви, но, — уверяла народ контррремонстрантская пропаганда, -они были «притворщиками», членами той же злокозненной фракции «арминиан» и «барневельдистов», которые подрывали единство Союза до 1618 г. Тем временем, в городах, находившихся под их властью, контрремонстрантские городские советы проводили политику гонений всеми средствами, имевшимися в их распоряжении. Люди, пришедшие к власти в 1618 г. в Лейдене, согласно Паше де Фейне, стали отныне самыми ожесточенными гонителями в Голландии, неустанно подвергая наказаниям и отправляя в изгнание собственных горожан в своем нечестивом рвении уничтожить арминианские настроения в городе.

Среди ведущих контрремонстрантских полемистов конца 1620-х гг. были Адриан Смоут и Якоб Тригланд в Амстердаме, Росеус в Гааге, и, возможно, самый систематичный из всех публицистов, выступавших против терпимости, Хенрик Арнольди в Делфте. Арнольди, когда его попросили написать ремонстрацию Южноголландского синода в июле 1628 г., обратился к Штатам Голландии с прошением запретить ремонстрантские молитвенные собрания, осудив ремонстрантизм как политически и теологически подрывное учение, поскольку оно вызывало беспорядки в государстве — он привел пример недавних бунтов в Роттердаме, Гауде, Делфте, Вармонде, Оэгстгесте и Хазерсвуде, — и распространяли пелагианские и социнианские идеи. Он доказывал, что терпимость и так уже зашла в Соединенных Провинциях слишком далеко, и ее следовало немедленно ограничить.

Самое систематическое изложение своих аргументов Арнольди представил в трактате «Vande Conscientie-dwangh», опубликованном в Делфте в 1629 г. Поразительно, что он основывал свою философию нетерпимости на принципах Революции и Утрехтской Унии. Отказ в свободе собраний, богослужения, публикации и учения, настаивал он (вопреки Корнхерту), никоим образом не противоречил свободе совести, закрепленной в положениях Утрехтской Унии. Соответственно, терпимость, к которой теперь призывали ремонстранты, — в отличие от их прежнего положения до 1618 г. — противоречила подлинному наследию антииспанской Революции и была несовместима с той «свободой», за которую сражались Вильгельм Молчаливый и революционное поколение. Он отмечал, что ни Генеральные, ни провинциальные Штаты никогда не давали разрешения на «свободное отправление в этих землях так называемых религиозных культов лютеранам и меннонитам, и тем более безбожным иудеям; если они и проводили свои богослужения в некоторых местах, то лишь вследствие того, что светские власти закрывали на это глаза». Не только ремонстрантов следовало энергично подавлять Генералитету и провинциальным правительствам. Он допускал, что к лютеранам и меннонитам следовало терпимо относиться «лишь до тех пор, пока они будут хранить молчание, не вмешиваться в политические или церковные вопросы и избегать всяких заговоров против государства Соединенных Провинций». Но терпимость к иудеям, доказывал он, вредна для всех христианских обществ, «ибо они оскорбляют имя Христа», поэтому иудеев не следовало терпеть, где бы то ни было.

Арнольди правильно усматривал, что терпимость, к которой теперь призывали ремонстранты, фундаментальным образом отличалась от той терпимости, идеи которой разделяли до 1618 г. Арминий, Гроций и Уттенбогарт. Точно так же он был прав, считая идеологом новой терпимости скорее Епископия, чем Уттенбогарта. С точки зрения Арнольди, арминиане, что бы они сами не говорили, позаимствовали свои новые принципы не из «Слова Божьего, Священного Писания… но из книг Дирка Волкерцзона Корнхерта» — все еще убийственное обвинение в глазах многих регентов. Арнольди всячески подчеркивал несостоятельность Епископия, Уттенбогарта, де Фейне и других ремонстрантских защитников терпимости, которых он обвинял в вопиющей нетерпимости к контрремонстрантам до 1618 г. Он также высмеивал примеры, которые они приводили регентам в качестве благ, происходящих от терпимости, настаивая, что абсурдно ссылаться на Польшу при Стефане Батории как образец мирного сосуществования реформатов, лютеран и католиков, так как Польша была печально известна своей хронической нестабильностью и смутами.

В новой интеллектуальной и публицистической кампании в пользу терпимости принимали участие все духовные вожди ремонстрантов. Все они настаивали на терпимости в целом, а не только на частной терпимости к ремонстрантам. Только Гроций в Париже оставался упорным сторонником концепции ограниченной терпимости, которую он провозглашал еще до 1618 г., настаивая, что общественная или государственная Церковь, надзирающая над религиозной жизнью основной массы общества, была абсолютно необходима для стабильности общества и государства. Соглашаясь, что режим, которому он служил, «потворствовал» лютеранам и меннонитам по практическим причинам, он отказывал в терпимом отношении к этим Церквям в принципе. С точки зрения Гроция, неоспоримое превосходство общественной Церкви над обществом было более фундаментально значимым для его благополучия, чем свобода организации для конфессиональных меньшинств или разрешение отдельной личности публично выражать свое несогласие. Его идеалом была внутренне толерантная государственная Церковь, доктринально более гибкая — он решительно сопротивлялся насилию над совестью личности — но институционально могущественная, охватывающая подавляющее большинство населения. Таким образом, подход к толерантности у Гроция был не более чем согласием допустимости теологических противоречий, по крайней мере на практике, в рамках общественной Церкви. Вот что собой представляла терпимость, которую он провозглашал в своем трактате «Meletius» (его текст, написанный в 1611 г., только недавно был опубликован), и постулатам которой оставался неизменно верным на протяжении всей жизни. В основе своей терпимость Гроция напоминала терпимость Липсия и Скалигера, выдвигавшуюся ими поколением ранее. Они подчиняли теологические диспуты требованиям общественного блага и настаивали на том, что диссентерские Церкви должны занимать периферийное и незаметное положение в обществе. В своем трактате о терпимости к иудеям Гроций во многом придерживался тех же взглядов. В итоге, он утверждал, что христианству следует терпимо относиться к иудеям, но выступал против предоставления им полной свободы богослужения и предусматривал жесткие ограничения для иудеев на проповедование их веры, обращение в нее христиан или ведение полемики с христианами.