Человек без кожи, стоящий по ту сторону камня, шагнулвперед, положив руку на рукоять ножа на поясе. Я застыла, не зная,действительно ли мне позволено освободить руку.

Бог поднял мою руку и приложился к ней губами.

- Потрогай их. Увидишь, в них нет ничего страшного.

Я не сразу сообразила, что "они" - это глаза наего руках. Слава богу, он не имел в виду ничего ниже пояса, но глаза - это всеравно неприятно. Мне не хотелось их трогать. Вообще не хотелось трогать ничего,что было срезано с мертвых тел, особенно в момент, когда эти тела были ещеживы.

Он попытался поднести мою руку к своей руке ниже плеча,туда, где были глаза, но я сжимала кулак.

- Потрогай, Анита, не бойся. Они тебе ничего плохого несделают.

Он начал силой разжимать мне пальцы, и я не могласопротивляться. То есть могла бы, и он, чтобы убедить меня, сломал бы мне парупальцев, но эту борьбу я бы проиграла, так что я позволила ему разжать мнекулак. Не хочу, чтобы мне что-нибудь ломали, пока в этом нет крайнейнеобходимости.

Он провел моей рукой по своей коже, и веки трепетали подмоими пальцами. Я каждый раз вздрагивала, когда они моргали, но эти веки,щекочущие, как крылышки бабочек, не были так уж страшны. Под ними что-то было,будто глаза, которых не было на самом деле. Я это видела.

- Что там внутри? - спросила я.

- Все, - сказал он, но его ответ ни о чем мне не говорил. -Ощупай их, Анита.

Он прижал мой палец к краю глаза. Потом заставил меняпросунуть палец внутрь.

Я ввела палец в этот пустой как-бы-глаз и ощутиласопротивление, будто давишь на что-то живое и тонкое, потом палец прошелнасквозь. Тепло. Теплота потекла в кисть, в руку, разошлась по телу, какодеяло. Безопасно, тепло, надежно. Я глядела на бога и думала: как же я раньшеэтого не видела? Он так красив, так добр, так...

Палец замерз, замерз до боли. Та жалящая боль, котораяпредшествует потере всех ощущении, когда обморожение захватывает конечность ирасходится по телу, и ты падаешь в тот ласковый сон, от которого нетпробуждения.

Я выдернула руку, заморгала, со свистом втянув в себявоздух.

- В чем дело? - спросил он, склоняясь надо мной и трогая моелицо.

Я отпрянула, прижимая руку к груди, глядя на него сострахом.

- Ты внутри холодный.

Он отступил, и на лице его выразилось удивление.

- Ты должна была ощущать тепло, покой.

Он наклонился надо мной, пытаясь заставить меня взглянуть вэти сине-зеленые глаза.

Я затрясла головой. Жалящей болью в палец возвращаласьчувствительность, как бывает после обморожения. Пульсирующая боль помогладумать, помогла избегать его взгляда.

- Ни тепла, ни покоя я не испытала.

Я отвернулась от него, и передо мной оказался одетый в чужуюкожу. Честно говоря, даже это было лучше, чем смотреть на бога. ПрикосновениеИтцпапалотль помогало мне, но и у него есть свои пределы. Если я упаду в этиглаза, чем бы они ни были, меня просто убьют, и я, возможно, уйду охотно, срадостью, в эту последнюю тьму.

- Анита, ты очень все осложняешь.

Я не отводила глаз от дальней стены:

- Извини, что порчу тебе ночь.

Он погладил мне щеку. Я вздрогнула, как от боли. Я до сихпор думала, что оттягиваю свою смерть, но сейчас поняла, что оттягиваю падениев его силу. Потом меня убьют, но на самом деле меня не станет еще до удараножа. Не так ли уходила Полина, добровольно, радуясь, что угодила богу? Радинее самой я на это надеялась. Насчет себя - я не была так уверена.

- Я хочу, чтобы ты верила: ты умираешь ради великой цели...

- Извини, сегодня я заболоченных земель не покупаю.

Почти физически я ощутила его недоумение, будто энергиязатанцевала по моей коже. Мне приходилось ощущать гнев, вожделение, страхвампиров и оборотней, но никогда до сих пор - недоумения. Черт возьми, пока яне тронула этот дурацкий глаз, я его эмоций не ощущала. Он меня затягивает покусочкам.

Бог схватил меня за руку.

- Нет.

Это я произнесла сквозь сжатые зубы. На этот раз пустьломает мне руки, но я не трону его добровольно. Больше я не могу с нимсотрудничать, даже для выигрыша времени. Либо я начну сопротивляться, либо отменя ничего не останется. Случалось, что вампиры подчиняли себе мой разум, нотакого, как он, я еще не встречала. И на сто процентов была уверена: стоит емуухватиться за мой разум как следует, мне уже не вернуться обратно. Есть многоспособов умереть. Быть убитой - один из наиболее очевидных. А если он подчинитсебе мой разум и не останется ничего от меня прежней, я все равно буду мертва.Или буду желать себе смерти.

Я сжала руку, притянула ее к груди, напрягая мышцы. Онпотянул за запястье, и мой торс приподнялся вместе с ним, но руку я прижимала кгруди, не разжимая кулак.

- Не заставляй меня делать тебе больно, Анита.

- Я тебя ничего не заставляю делать. Все, что ты делаешь, тыделаешь по своему выбору, а не по моему.

Он осторожно положил меня обратно.

- Я бы мог сломать тебе руку.

Голос звучал ласково, но в нем была угроза.

- Я больше не хочу тебя трогать. И не буду делать этого посвоей воле.

- Но ты просто положи руку мне на грудь, на сердце. Этонетрудно, Анита.

- Нет.

- Ты очень упрямая женщина.

- Не ты первый мне это говоришь.

- Я не буду тебя заставлять силой.

Человек без кожи подошел и встал с той стороны камня,зеркально от своего бога. Вытащив обсидиановое лезвие, он наклонился надо мной.Я напряглась, но ничего не сказала. Не могла я его коснуться и быть уверенной,что мне это сойдет. Если мне предстоит сегодня умереть, я умру такая, как есть,а не одержимая каким-то самозваным богом.

Но он не ударил меня ножом, он поддел острием плечокевларового жилета. Кевлар не предназначен для отражения колющего удара, но егоне так-то легко разрезать, особенно каменным ножом. Пустая кожа кисти,украшавшая запястье прислужника, моталась взад-вперед, взад-вперед пилящимидвижениями. Я смотрела мимо него, на дальнюю стену, но не могла не видеть краемглаза болтающуюся руку. В конце концов мне пришлось уставиться в потолок, нотам была только темнота. Трудно смотреть просто в темноту, если вокруг есть чтоувидеть, но я старалась.

Я чуть не спросила их, знают ли они, что такое кевлар, но нестала. Пусть потратят время на разрезание жилета обсидиановым ножом. Черт,может, мне и не придется как-то тянуть время - достаточно обсидиана, которымони будут резать кевлар до утра.