Я видела их только на черно-белых фотографиях, да еще чучелов чикагском музее. Фотографии не отражали и малую толику оригинала, а чучело -ну, наверное, чучельник попался не очень искусный.

Дракон вплыл в пещеру мерцающим клубком цвета и мышц. Такойкрасоты я в буквальном смысле никогда в жизни не видела. Наверное, это он ирасчленял людей. Дракон раскрыл небесно-голубую пасть и зевнул, показав рядыпилообразных зубов. Звук когтей по полу был таков, будто идет сворабаскервильских собак.

Супруг Красной Жены положил шлем на камень у моих ног ипошел приветствовать дракона. Тварь наклонила голову, чтобы ее погладили, оченьпо-собачьи. Самозваный бог почесал его чуть выше надбровных дуг, и дракон,сощурив глаза в щелочки, издал низкий рокочущий звук. Он мурлыкал.

Хозяин отослал его прочь игривым шлепком по мускулистомуплечу. Я смотрела ему вслед, будто это было не наяву.

- Я думала, они вымерли.

- Мой зверек помог нам перебраться сюда, а потом он спалволшебным сном, ожидая пробуждения.

- Я не знала, что кецалькоатли способны на гибернацию.

Он снова нахмурился и подошел к моему изголовью.

- Я знаю, что значит ваше слово "гибернация", ноэто был волшебный сон, наведенный моим последним жрецом-воином. Жрец принессебя в жертву, погрузив нас всех в очарованный сон, зная, что никто ему непоможет и он умрет один в этом чужом месте задолго до того, как я поднимусь.

Очарованный сон. Что-то вроде из Спящей Красавицы.

- Это и есть истинная верность - пожертвовать собой на благолучших.

- Я очень рад, что ты понимаешь. Это очень облегчает то, чтодолжно случиться.

Мне эти слова не понравились. Может быть, лесть никуда меняне приведет. Надо попробовать что-нибудь более для меня нормальное - скажем,сарказм - и посмотреть, не уведет ли это нас от вопроса о моей неизбежнойсудьбе.

- Я тебе не обязана верностью. Я не из твоих последователей.

- Только потому, что ты не понимаешь, - ответил он, и эти улыбчивыеглаза глянули на меня с выражением полного душевного мира.

- То же самое говорил Джим Джонс перед тем, как дать всемяд.

- Я не знаю этого имени - Джим Джонс. - Тут он наклонилголову, как Итцпапалотль, когда она слушала голоса, не слышные мне. Теперь японяла, что это может быть поиск в памяти других людей. - А, теперь я знаю, ктоэто. - Он глянул на меня красивыми и спокойными глазами. - Но я не безумец. Ябог.

Он вроде бы отвлекся, будто для него было важно, чтобы яповерила в его божественность. Если он должен убедить меня в ней, прежде чемубить, то мне ничего не грозит. Убить меня он может, но никогда не убедит меня,что он бог.

Он нахмурился:

- Ты мне не веришь.

И снова в его голосе прозвучало удивление. Я поняла, что он,несмотря на всю свою силу, выглядит молодо. Века рвались из глаз на его руках,будто через них можно заглянуть в самое начало творения, но сам он казался свиду молодым. А может, он просто не привык к людям, которые тут же не падалиниц, поклоняясь ему. Если за все свое долгое существование ничего другого ты невидел, то любой отказ от поклонения может тебя потрясти.

- Я бог, - повторил он, и снова в его голосе прозвучалоснисхождение.

- Тебе лучше знать.

Но я постаралась, чтобы мое сомнение прозвучало быявственнее.

Он еще сильнее нахмурился и снова навязчиво напомнилнадувшегося ребенка. Испорченного ребенка, надувающего губы.

- Ты должна поверить, что я бог. Я - Супруг Красной Жены. Ятот, кто свершит отмщение убийцам моего народа.

- Ты имеешь в виду испанских конкистадоров?

- Да.

- В Нью-Мексико вряд ли найдется много конкистадоров.

- Их кровь течет в жилах детей детей их детей.

- Не сочти за обиду, но эти бирюзовые глаза ты вряд лиунаследовал от кого-то из местных.

Он снова надулся, и морщинки показались у него между бровей.Если он будет и дальше со мной разговаривать, недовольство станет привычнымвыражением его лица.

- Я - бог, созданный из слез народа. Я - сила, котораяосталась от ацтеков, и я - тело, созданное магией испанцев. Их собственноймощью я сокрушу их.

- Не слишком ли поздно сокрушать? Пятьсот с хвостиком летпрошло.

- У богов другой отсчет времени, не такой, как у людей.

Он верил в свои слова, и я также знала, что он подыскиваетсамооправдание. Он бы раздавил испанцев еще пятьсот лет назад, если бы мог.

Может, мои мысли о нем как-то отразились у меня на лице,потому что он сказал:

- Тогда я был новым богом, поэтому не настолько сильным,чтобы сокрушить своих врагов, а потому кецалькоатль принес меня сюда ждать,пока я наберу достаточно силы для нашей цели. И сейчас я готов вести свою армиювперед.

- Так ты хочешь сказать, что пятьсот лет ушло, чтобы ты измаленького божонка стал большим и злым богом? Как суп должен до-олго покипеть,чтобы стать настоящим супом?

Он рассмеялся:

- У тебя очень странный ход мыслей. Мне печально, что скороты будешь мертва. Я бы сделал тебя первой из своих наложниц и матерью богов,потому что рожденные от тебя дети стали бы великими чародеями. Очень, жаль, чтомне нужна твоя жизнь.

Мы снова вернулись к вопросу о моем убийстве, а именно этойтемы мне не хотелось касаться. У него, кажется, очень ранимое самолюбие. Сейчаспосмотрим, насколько ранимое.

- Извини, но это предложение не кажется мне заманчивым.

Он улыбнулся, склонившись надо мной, пальцами пробежал помоей руке.

- Мы возьмем твою жизнь, и это не предложение. Это факт.

Я состроила самые невинные глаза.

- Я думала, ты предлагаешь мне стать наложницей, матерьюбогов?

Он нахмурился еще сильнее:

- Я не предлагал тебе стать моей наложницей.

- А! - сказала я. - Извини, я не так тебя поняла.

Он все еще трогал пальцами мою руку, но уже не перебиралими, будто забыл, что прикасается ко мне.

- Ты бы отвергла мое ложе?

Очень смущенный голос. Отлично.

- Ага.

- Ты хранишь добродетель?

- Да нет, просто конкретно твое предложение меня несоблазняет.

Ему всерьез было трудно сообразить, что я не нахожу егопривлекательным. Еще раз он пробежал по моей руке щекочущим прикосновением. Ялежала спокойно и глядела на него, глядела прямо в глаза, потому что иначепришлось бы смотреть на отрезанные части тел. А трудно быть тверже гвоздя,когда хочешь заорать.