- Держать ее! - проревел жрец.

Стоявшие по углам алтаря подбежали ко мне, сильные рукиприжали меня к камню за ноги и за плечи. Спина у меня продолжала выгибаться отболи, и третья пара рук прижала мне бедра. Меня зафиксировали, заставляятерпеть боль и не дергаться.

Сердце Полины билось все быстрее, набирая скорость,прорываясь к какому-то колоссальному исходу. И у меня сердце стучало в ребра,будто пытаясь вырваться. Будто кулак колотился в груди, пробиваясь наружу.Дышать было невозможно, казалось, вся грудь бросилась в какую-то бешеную гонку,и ничего не было на свете, кроме нее.

Вспыхнувшая в груди боль разошлась по рукам, по ногам,заполнила голову, и я подумала, что, может быть, взорвется и не сердце. Может,оторвется черепная крышка.

Эти два сердца были как любовники, разделенные стеной, недающей им соединиться, и они крушили ее. Я ощутила момент, когда они соприкоснулись,толстые мокрые бока двух органов проникли друг в друга. А может, это простобыла боль. Потом сердце вдруг остановилось, как человек посреди шага застываетс поднятой ногой, и мое сердце замерло вместе с ним. На мгновение, будто затаивдыхание, мое сердце притихло в ожидании чего-то. Потом оно дало один удар,второй, я отчаянно вздохнула и, как только набрала воздуху в легкие, закричала.Я лежала, прикованная, все еще слушая биение своего сердца, чувствуя, какуходит боль, подобно воспоминанию о кошмаре. Минута - и ее не стало. Не болелонигде и ничего. Появилось ощущение свежести, чудесного самочувствия.

Сердце на моей груди сморщилось в серый, израсходованныйкусок плоти. Уже нельзя было бы узнать в нем сердце - сухой шарик, уместившийсябы на ладони.

Проморгавшись, я увидела лицо человека, прижимающего мнеплечи. Кажется, он уже какое-то время на меня смотрел, но я не видела его - илине понимала, что вижу.

На лице у него была маска, и лишь губы, глаза и ушивыглядывали из-под ее тонкого слоя. На шее начиналась рваная линия тогоматериала, который покрывал лицо. По-моему, на самом деле я знала, на чтосмотрю, но не могла это принять до конца. И не восприняла бы, пока не повернулаголову так, чтобы видеть руки, и тогда я поняла, что на нем надето. Пустыекисти рук болтались у запястий толстой бахромой. Человеческая кожа. Теперь язнала, куда делись кожи, снятые с жертв.

Глаза, смотревшие из страшной маски, были карие и оченьчеловеческие. Поглядев вниз, вдоль собственного тела, я обнаружила, что двоемужчин, держащих мне ноги, одеты так же, только кожи не одного и того же цвета.Одна темная, две светлые. Толстым шнуром зашиты отверстия, где были груди исоски, так что нельзя догадаться, снята кожа с мужчины или с женщины.

Тот, первый, кого я видела, вышел вперед.

- Как ты себя чувствуешь?

Он говорил по-английски с сильным акцентом, но вполнеотчетливо.

Я уставилась на него - он не шутил.

- А как я должна себя чувствовать? Я просыпаюсь в пещере,где только что совершили человеческое жертвоприношение. - Я глянула наудерживающие меня руки. - Меня держат люди, одетые в содранные человеческиекожи. Так как, к чертовой матери, должна я себя чувствовать?

- Я спросил о твоем телесном самочувствии. Ни о чем больше.

Я начала какой-то еще язвительный ответ, но остановилась изадумалась: а как я себя чувствую? На самом деле хорошо. Вспомнилась волнаокатившей меня энергии и здоровья, когда кончились чары. Эта энергия и здоровьеникуда не делись. Такого хорошего самочувствия у меня не было уже много дней.Если бы для этого не нужна была человеческая жертва, то ее надо было бызаменить отличной медицинской техникой.

- Нормально себя чувствую.

- В голове боли нет?

- Нет.

- Хорошо.

Он махнул рукой, и мужики в чужой коже от меня отошли ивстали у стены рядом с четвертым, который не понадобился, чтобы меня держать.Встали, как вымуштрованные солдаты в ожидании следующего приказа.

Я повернулась к тому, который говорил. Тут все былистрашненькие, но он хотя бы не был одет в чужую кожу.

- Что вы со мной сделали?

- Мы спасли тебе жизнь. Создание нашего господинаперестаралось. У тебя в голове была кровоточивость. Мы нуждались в тебе живой.

Я подумала над его словами.

- Вы меня спасли, использовав жизнь Полины.

- Да.

- Честно говоря, я рада, что осталась в живых. - Япосмотрела на брошенное, забытое тело Полины. - Но ведь она не отдаладобровольно свою жизнь ради моей?

- Ники Бако начал подозревать, какую цену придется платитьза благословение нашего господина. Она была заложницей, чтобы он пришел на этупоследнюю нашу встречу.

- Кажется, я знаю. Он не появился, - сказала я.

- Он не отвечает более на зов господина.

Очевидно, Рамирес последовал моему совету и попросил ЛеоноруЭванс поставить какой-то магический барьер, чтобы Ники не смог связаться схозяином. Приятно знать, что это получилось, но хочешь как лучше, а врезультате кого-нибудь убьют. И почему всегда так выходит?

Но я должна сознаться, что больше радовалась за себя, чемогорчалась за Полину. Не в том смысле радовалась, что меня излечили ценой еежизни, а в том, что раз Ники закрыли магией, значит, он и полиция уже на путисюда. И мне только надо продержаться до их появления и удержать этих ребят оттого, что они собираются со мной делать - что бы оно ни было.

- Так что, когда Ники не появился, вам уже не нужно былосохранять ей жизнь.

Голос у меня звучал спокойно, но даже лучше - ядействительно была спокойна. Это было не обычное, а холодное отстраненноеспокойствие, которое научаешься вырабатывать у себя, когда дело действительноплохо. А если не научаешься, то вопишь благим матом. Я уже свою норму ора наэту ночь выполнила.

- Ее жизнь не важна. Важна твоя.

- Я рада быть в живых, но не поймите меня неправильно: какаявам разница, жива я или нет?

- Ты нам нужна, - произнес за мной мужской голос.

Мне пришлось задрать голову и выгнуть шею, чтобы увидеть,кто говорит. Сперва я его не разглядела, потому что он был окружен людьми безкожи. Мне вспомнилось, что Эдуард беспокоился, куда делись некоторые тела. И онпонятия не имел, что могло с ними статься.

Было примерно двадцать пять или тридцать пять оживленныхтрупов, и стояли они за мной так тихо, что я их не услышала и не ощутила. Каквыключенные роботы, ждали они возвращения жизни. Зомби никогда не бывают тактихи, так пусты. К концу, когда они начинают разлагаться и надо положить их вмогилу, пока они не растаяли, они и то бывают живее этих. Мне тут же сталоясно, что подняты тела, но личности, заключавшиеся внутри этих тел, не подняты.Их хозяин съел то, что превращало их в личности. То, что было для этих телбольше, чем соединением мышц и кожи. Души он не ел, потому что я видела одну изних в доме, где он сделал двух таких ободранных. Но что-то он взял из их тел,какую-то память о том, что я ощущаю, когда поднимаю мертвых. Они стояли, каквырезанные из плоти камни, абсолютно пустые. Те, в больнице, хотя быпритворялись живыми. Эти даже не притворялись.