К несчастью, не только я до этого додумалась.

Человек в чужой коже засунул клинок обратно в ножны ивытащил из-за спины другой нож, который сверкнул в свете факелов серебром илисталью. Даже если он с высоким содержанием серебра, то прорежет жилет кудабыстрее обсидиана.

Человек просунул острие под плечевой шов жилета. Мне уженадо было что-то сказать.

- Вы собираетесь вырезать мне сердце?

- Твое сердце останется у тебя в груди, где ему и положенобыть, - сказал бог.

- Тогда чем вам мешает жилет?

Я все же повернула голову к нему, стараясь не смотреть ни вкакие его глаза.

- Если ты не хочешь касаться моей груди рукой, есть и другиечасти твоего тела, способные ощущать, - сказал он.

После таких слов я почти готова была протянуть ему руку.Почти. Очень мне не хотелось знать, о каких других частях тела он говорит. Нотак они потратят время на снимание жилета, а если я просто дам руку, этоникакого времени не займет. А время мне нужно.

Жилет поддался быстрее, чем можно было рассчитывать. Напротивостояние пилящему лезвию он не рассчитан. С меня сняли куски разрезанногожилета, вытащив нижнюю половину из-под спины.

Супруг Красной Жены взобрался на камень рядом со мной,склонился ко мне, и смотрел он не в лицо. Кончиком пальца он провел по контурамлифчика. Очень-очень легко, под тканью, по коже.

- А это что? - спросил он, продолжая водить пальцем.

- Белье, - ответила я.

Он потрогал черные кружева сверху.

- Столько узнаешь нового.

- Рада за тебя, что тебе нравится, - сказала я.

Сарказм до него не дошел. Может, он вообще был неуязвим длясарказма.

И он сделал то, что я и предполагала, - залез на менясверху. Но не в стандартной позиции миссионера - он сполз ниже, так что егогрудь прижималась к моей. При нашей разнице в росте его пах оказался набезопасном расстоянии ниже моего. Значит, сейчас будет происходить неизнасилование. Может, мне и не стоило так опасаться, но само знание, что сексздесь ни при чем, почему-то испугало меня еще сильнее. Есть вещи поважнеесекса, которые могут быть взяты у меня силой, - например, мой рассудок.

Он прижался ко мне грудью, гладкой, теплой, оченьчеловеческой. И ничего плохого не случилось. Но забавно, что это не смириломоего бешеного сердцебиения и не заставило заглянуть ему в глаза.

- Ты чувствуешь? - спросил он.

Я упорно смотрела в стену пещеры.

- Не понимаю, о чем ты говоришь.

Он прижался грудью сильнее:

- Чувствуешь, как бьется мое сердце?

Я не ожидала этого вопроса и потому действительнозадумалась. Прислушалась, но не почувствовала биения его сердца. Я ощущала лишьсобственный лихорадочный пульс.

- Извини, но я чувствую только свое.

- В этом-то все и дело, - сказал он.

Тут я действительно посмотрела на бога, увидела теньгорестной мины у него на лице, нависшем так близко над моим, и удивленныйпроблеск в сине-зеленых глазах. И снова отвернулась к стене.

- У меня сердце не бьется.

Я попыталась ощутить его сердце, пульс его жизни сквозьтеплую кожу его груди. Сосредоточенность заставила мое сердце замедлить бег.Вообще-то не всегда можно ощутить биение сердца мужчины, но если он лежит натебе грудь в грудь, обычно это чувствуется. Его же грудь плотно прижималась комне. Я медленно поднесла к нему свободную руку. Он приподнялся на руках,пропуская ее, чтобы я ощупала его грудь.

Кожа у него была гладкой и теплой, почти совершенной, ноничего у меня под рукой не билось. Либо у него не было сердца, либо оно небилось.

- Я - только тело. Красная Жена не живет во мне. Сердце моене будет подходящей жертвой без ее прикосновения.

Эти слова заставили меня снова повернуться к нему, заглянутьв умиротворенные глаза.

- Жертвой? Ты собираешься принести себя в жертву?

С нежностью и надеждой смотрели его глаза.

- Я буду жертвой богам-создателям. Им нужно напитатьсякровью бога, как было в начале времен.

Я попыталась что-то уяснить по этому спокойному красивомулицу. Увидеть какое-то сомнение, страх, что угодно, что было бы понятным.

- И ты собираешься дать своему жрецу взрезать твою грудь?

- Да, но я возрожусь.

- Ты уверен? - спросила я.

- У моего сердца хватит сил биться вне моего тела, а когдаоно снова будет в меня вложено, старые боги вернутся из изгнания, куда ихотправил твой белый Христос.

Его лицо более слов убеждало, что он в это верит.

Я достаточно много читала о завоевании Мексики испанцами,чтобы сильно сомневаться, будто Христос имел к нему отношение, какие бы вещи ниделались во имя Его.

- В том, что сделали с твоим народом испанцы, не обвиняйХриста. Наш Бог даровал нам свободу выбора, а это значит, что мы можем выбратьзло. И я верю, что так поступили люди, завоевавшие твой народ.

Он снова с недоумением посмотрел на меня.

- Ты действительно в это веришь. Я вижу, что веришь.

- Всем сердцем, - сказала я. - Извини за каламбур.

Он поднялся и оказался на мне верхом.

- Почти все, кого я принимал в жертву, ни во что особо неверили. Те, кто верил, не верили в твоего белого Христа. - Он коснулся моеголица. - А ты веришь.

- Да.

- Как можешь ты верить в Бога, который позволил принеститебя сюда и отдать в жертву чужому богу?

- Если ты веришь, только когда легко верить, тогда ты неверишь, - сказала я.

- Разве не забавно, что ты, верная поклонница Бога, которыйуничтожил нас, будешь тем, что даст мне вернуться в силу? Когда я отниму твоюсущность, я буду достаточно силен, чтобы породить драгоценную жидкость, и тогдая освобожусь от оков этого места.

- В каком смысле - отнимешь мою сущность?

Я перестала бояться, потому что мы уже давно разговаривали,или я просто не способна так долго поддерживать страх. Если меня не убивают ине ранят, я в конце концов перестаю бояться.

- Я лишь поцелую тебя, и ты станешь сухой и легкой, какстарый маис. Ты напитаешь меня, как зерно питает людей.

Он стал укладываться справа от меня, возле моей свободнойруки.

И я вдруг испугалась снова. Очень хотелось ошибиться, но ябыла вполне уверена, что я это уже видела в "Обсидиановой бабочке".

- Ты хочешь сказать, что высосешь из меня жизнь, и я станукак сухая мумия.