Он погладил меня по щеке пальцем, и глаза его были грустны иполны сожаления.

- Это будет очень больно, и я прошу за это прощения, но дажетвоя боль пойдет на пользу моей силе.

Он прижался лицом к моей щеке. У меня была свободная рука инож в кармане, но если я ударю слишком рано и выйдет неудачно, другихвозможностей не представится. Куда, к чертям, подевался Рамирес?

- Значит, ты будешь меня пытать. Отлично, - сказала я.

Он отодвинулся - чуть-чуть.

- Это не пытка. В таком виде все мои жрецы ждали моегопробуждения.

- А кто вернул их к жизни? - спросила я.

- Я пробудил Тлалоци, но был тогда слаб, и не было у менякрови, чтобы вернуть остальных. А потом, до того, как мы смогли их поднять,человек, которого вы зовете Райкер, потревожил место нашего отдыха. - Онуставился в пространство, будто снова переживал те события. - Он нашел то, чтовы называете мумиями моих жрецов. Многих из них разорвали на части, ища у нихвнутри драгоценности. - Лицо его потемнело от гнева, умиротворенность взглядасменилась бурей. - Кецалькоатль тогда еще не проснулся, иначе бы мы их убиливсех. Они взяли то, что принадлежало моим жрецам. И мне пришлось искать другойспособ вернуть им жизнь.

- Кожи, - догадалась я.

Он посмотрел на меня.

- Да, есть способы заставить их отдать жизнь.

- И ты стал охотиться на людей, осквернивших твою... твоеместо сна, и тех, кто купил вещи, принадлежащие твоим людям.

- Да, - сказал он.

С определенной точки зрения это можно было бы счестьсправедливым. Если ты не способен испытывать милосердие, это вообще блестящийплан.

- Ты убивал и брал органы у тех, кто обладал даром, -сказала я.

- Даром? - переспросил он.

- Колдовским даром. Колдуны, брухо.

- А, да. Я не хотел оставлять их в живых для охоты за нами,пока не вернусь в силу.

Он стал гладить мне лицо. Кажется, его снова заинтересовалаидея "поцелуя".

- И что это значит для тебя - вернуться в силу? - спросилая.

Пока я занимаю его разговором, он меня не убивает. Я моглабы на всю ночь придумать вопросы.

- Я стану смертным и бессмертным.

Тут я вытаращила глаза.

- В каком смысле - смертным?

- Твоя кровь сделает меня смертным. Твоя сущность сделаетменя бессмертным.

Я нахмурила брови:

- Не понимаю, что ты говоришь.

Он взял мое лицо в ладони, как любовник.

- Как же тебе понять пути богов?

Он протянул руку, и носитель чужой кожи подал ему длиннуюкостяную иглу. Наверное, мне не хотелось знать, что он будет сейчас делать.

- Зачем эта штука?

Он держал в руках иглу дюйма четыре длиной, медленно вертямежду пальцами.

- Я тебе проколю мочку уха и попью твоей крови. Боль будетне сильная.

- Ты все время говоришь, будто хочешь, чтобы я в тебяповерила, но ты - единственный, кто никогда не страдает. Твои жрецы, люди,которые тебя обворовали, все твои жертвы - всем было больно. Но не тебе.

Он приподнялся на локте, уютно прижимаясь ко мне.

- Если моя боль убедит тебя в моей искренности, то да будеттак.

Он всадил иглу себе в палец, глубоко, до кости. И медленновытащил, стараясь, чтобы это было как можно больнее. Я ждала, что сейчаспокажется кровь, но ее не было. Он держал палец на виду, и я видела дыру отиглы, но она была пуста, бескровна. У меня на глазах ранка закрылась гладкойкожей, будто ее и не было. Да, нож против него мне ничего не даст.

- Моя боль уменьшит твою боль? - спросил он.

- Я тебе обязательно дам знать.

Он улыбнулся, так ласково, так терпеливо. И начал подводитьиглу к моему левому уху. Я бы могла отбиваться свободной рукой, но если онсобирается всего лишь проткнуть мне мочку, как это было в ночном клубе, топусть себе. Мне это в принципе не нравилось, но отбиваться я не собиралась. Вэтом случае меня могут заковать обратно, а иметь свободную руку я хотелабольше, чем не подпустить этого бога к своему уху.

Честно говоря, дело тут в том, что я не люблю игл. Не толькошприцов с иглами, а вообще никаких. У меня фобия насчет колющих предметов. Ножименя не так волнуют, как иглы, - можете себе представить? Фобия есть фобия.Чтобы удержать себя от борьбы, я закрыла глаза, потому что иначе стала быотбиваться. Совершенно непроизвольно.

Боль была резкой и отчетливой. Я ахнула, открывая глаза, иувидела, как он ткнулся в меня лицом. Будто хотел поцеловать, но губы егопрошли мимо моих. Он отвернул мне лицо вправо, бережно, подставляя себе ухо идлинную линию шеи. Это мне напомнило вампиров, только этот рот лизнул мне уходлинным быстрым движением. Слегка вздохнув, он сглотнул первую кровь, потомсомкнул губы на мочке моего уха, заработал ртом, подкачивая языком кровь изранки. Телом он прижался ко мне, одной рукой отворачивая мне голову в сторону,другая поглаживала контур моего тела по всей длине. Наверно, дело тут в крови -я никогда не поглаживаю бифштекс во время еды.

Всей челюстью он вдавился мне в лицо. Я ощущала, какшевелится и глотает его рот. Бывало, что вампиры пили из меня кровь, неподчинив разум, и это было больно. То, что делал сейчас бог, не причинялоникакой боли. Скорее он вел себя как перестаравшийся любовник, целующий ухо.Неприятно, но не так чтобы очень больно.

Его рука опустилась с моего лица под лифчик. Это мне непонравилось.

- Кажется, ты не собирался предлагать мне секс.

Он убрал руку из лифчика и отодвинулся, отпустив ухо. Глазау него были мутные, они тонули в бирюзовом сиянии, как глаза любого вампира, утолившегожажду крови.

- Прости, - сказал он. - Просто я уже очень давно нечувствовал жизни в собственном теле.

Кажется, я поняла, о чем он, но продолжала задавать любыевопросы, приходившие мне в голову. Лишь бы он продолжал говорить.

- Что ты имеешь в виду?

Он засмеялся и откатился набок, приподнявшись на локте.Ткнул себя иглой в палец и ахнул. Кровь появилась из ранки, алая кровь. Онснова засмеялся.

- Твоя кровь бежит в моем теле, и я снова стал смертным, совсеми аппетитами смертного мужчины.

- Чтобы было давление крови, нужна кровь, - сказала я. - Утебя первая эрекция за сотни лет. Я ее чувствую.

Он оглядел меня своими засасывающими глазами.

- И она может стать твоей.

Он пошевелился, прижимаясь ко мне, и я почувствовала егосквозь джинсы - желающего, готового.