Пока Эмери Полсон тонет.

Кто-то кричал в темноте. «Заставь его замолчать!» Потомпослышался звук крепкой оплеухи, темнота осветилась красным, сначала с однойстороны. Потом — сзади. Краснота покатилась вперёд, как облако крови в воде.

— Вы ударили его слишком сильно, — сказал кто-то. Джек?

— Босс? Эй, босс! — Кто-то меня тряс, то есть тело у меняоставалось. Вероятно, это было хорошо. Меня тряс Джек. Джек… кто? Я могвспомнить его фамилию, но идти пришлось бы окольным путём. Фамилия у него была,как у одного парня с Метеоканала…

Меня снова тряхнули. Грубее.

— Мучачо! Ты здесь?

Моя голова обо что-то стукнулась, и я открыл глаза. ДжекКантори стоял на коленях слева от меня с напряжённым, испуганным лицом.Уайрман, наклонившись, тряс меня, как грушу. Кукла лицом вниз лежала на моёмживоте. Я скинул её, скривившись от отвращения (действительно, противныйпарниша). Новин приземлилась на груду дохлых ос, которые зашуршали, как бумага.

Внезапно начали возвращаться те места, где я с ней побывал —устроенная ею экскурсия по аду. Дорога к Тенистому берегу, которую АдрианаИстлейк называла (вызывая у отца ярость) Бульваром пьяницы. Сам Тенистый берег.Случившиеся там ужасы. Бассейн. Цистерна.

— У него открыты глаза, — воскликнул Джек. — Слава Богу!Эдгар, вы меня слышите?

— Да. — От крика я осип. Хотелось есть, но сперва — смочитьсаднящее горло. — Пить… может кто-нибудь помочь страждущему?

Уайрман протянул мне одну из больших бутылок с водой«Эвиан». Я покачал головой.

— Пепси.

— Ты уверен, мучачо? Вода, возможно…

— Пепси. Кофеин. — Не единственная причина, но я полагал,что хватит и этой.

Уайрман отставил «Эвиан» и дал мне пепси. Газировка былатёплой, но я ополовинил банку, рыгнул и сделал ещё глоток. Оглянулся и увиделтолько моих друзей и грязный коридор. Не нашёл в этом ничего хорошего.Наоборот, пришёл в ужас. Моя рука (вновь она осталась у меня одна) одеревенелаи тряслась, словно я работал ею не меньше двух часов, но тогда куда подевалисьрисунки? Я боялся, что без рисунков всё увиденное растает, как сон. И ради этойинформации я рисковал даже большим, чем жизнь. Я мог лишиться рассудка.

Я попытался подняться. Боль пронзила голову в том месте, гдея ударился о стену.

— Где рисунки? Пожалуйста, скажите мне, где рисунки?

— Расслабься, мучачо, вот они. — Уайрман отступил в сторонуи показал мне неровную стопку листов, вырванных из альбомов. — Ты рисовал, какодержимый, закончив рисунок, вырывал его и продолжал. Я их собрал и сложил.

— Хорошо. Отлично. Мне нужно поесть. Я умираю от голода. — Исудя по ощущениям, я говорил чистую правду.

Джек огляделся. Чувствовалось, что ему не по себе.Послеполуденный свет, который падал на лестницу и холл перед ней, когда я взялНовин с колена Джека и отошёл в коридор, заметно померк. Ещё не стемнело (нет,подняв голову, я увидел, что небо синее), но не вызывало сомнений, что втораяполовина дня либо заканчивается, либо уже плавно перетекла в вечер.

— Который час? — спросил я.

— Четверть шестого, — ответил Уайрман, даже не посмотрев начасы, и я понял, что сверялся он с ними постоянно. — Заход солнца через паручасов. Плюс-минус. Поэтому если они выходят только ночью…

— Думаю, что да. Времени хватит, и мне всё равно нужнопоесть. Из этих развалин мы можем выбираться. В доме делать больше нечего. Хотянам, возможно, понадобится лестница.

Уайрман вскинул брови, но вопроса не задал.

— Если мы где её и найдём, так только в амбаре. Отсюдаследует, что время нас всё-таки поджимает.

— А что делать с куклой? — спросил Джек. — С Новин?

— Положи её в коробку-сердце и возьми с собой, — ответил я.— Она заслуживает того, чтобы мы отвезли её в «Эль Паласио» к другим вещамЭлизабет.

— Где наша следующая остановка, Эдгар? — полюбопытствовалУайрман.

— Я вам покажу, но сначала о другом. — Я указал на пистолетпод ремнём Уайрмана: — Эта штуковина заряжена, верно?

— Абсолютно. Новая обойма.

— Если цапля вернётся, я хочу, чтобы ты её пристрелил.Первым делом.

— Почему?

— Потому что это её цапля. Персе использует птицу, чтобыследить за нами.

Мы покинули дом тем же путём, каким и вошли в него, и попалив ранний флоридский вечер, полный ясного света. Над головой синело безоблачноенебо. Под солнцем Залив сиял серебром. Через час или около того сияние начнёттускнеть, превращаться в золото, но пока до этого не дошло.

Мы поплелись по бывшему Бульвару пьяницы, Джек нёс корзинкудля пикника, Уайрман — паке с едой и альбомы «Мастер», я — мои рисунки. Униолачто-то шептала нашим ногам. Тени тянулись за спинами к развалинам особняка.Далеко впереди пеликан заметил рыбу, сложил крылья и спикировал, как штурмовик.Цапли нигде не было видно, да и Чарли-жокей исчез. Но когда мы добрались догребня, после которого тропа раньше полого спускалась, лавируя между дюнами(теперь эрозия превратила пологий участок в крутой обрыв), мы увидели кое-чтоещё.

Мы увидели «Персе».

Корабль стоял на якоре в трёхстах ярдах [274 м] от берега.Со свёрнутыми новенькими парусами. Покачивался с борта на борт, словно маятникчасов. С того места, где мы вышли к берегу, нам не составляло труда прочитатьназвание корабля, выведенное в носовой части по правому борту: «Персефона».Парусник казался покинутым, и я полагал, что так оно и было: в дневное времямертвецы оставались мертвецами. Но Персе мёртвой не была. В этом нам крепко неповезло.

— Господи, он словно выплыл с ваших картин, — ахнул Джек.Справа от тропы была каменная скамья, едва видимая среди кустов, которыевыросли вокруг. Сиденье оплели лианы. Джек плюхнулся на неё, таращась напарусник.

— Нет. — Я покачал головой. — Я рисовал настоящий корабль, аты видишь маску, которую он натягивает в дневное время.

Уайрман стоял рядом с Джеком, прикрыв глаза ладонью. Потомповернулся ко мне:

— Они видят его с Сан-Педро? Не видят, правда?

— Может, некоторые и видят, — ответил я. — Смертельнобольные, люди с психическими отклонениями, временно не принимающие своилекарства… — Тут я подумал о Томе. — Но он приплыл за нами — не за ними. Этойночью мы должны покинуть на нём Дьюма-Ки. Дорога закроется для нас, как толькозайдёт солнце. Живые мертвецы, возможно, находятся на «Персефоне», но вджунглях хватает других тварей. Некоторых… как паркового жокея, создала вдетстве Элизабет. Другие появились после того, как Персе вновь проснулась… — Язапнулся. Не хотел говорить, но сказал. Считал, что должен: — Вероятно,каких-то нарисовал я. Свои Буки есть у каждого.