– На стене, – терпеливо повторил Рейневан, –остались occultum, остались глифы и сигли Циркулоса. К тому же, о, пожалуйста,у меня есть его амулет, я смог незаметно забрать его. Циркулос выдал мнеактивирующее заклинание, сообщил порядок конъюрации, кое-что об эвокациях[470] я знаю и сам, обучался этому… Шанс есть, признаю, мизерный,но есть. Есть! Я не понимаю твоей сдержанности, Шарлей. Ты сомневаешься вмагии. А Гуон фон Сагар? А Самсон? Ведь Самсон…

– Самсон – обманщик, – обрезал демерит. –Симпатичный, неглупый, милый спутник. Но обманщик и шарлатан. Как большинствотех, кто ссылается на чары и колдовство. Впрочем, это не имеет значения,Рейнмар, я не сомневаюсь в магии. Я повидал достаточно, чтобы не сомневаться.Так что сомневаюсь я не в магии, а в тебе. Я видел, как ты левитируешь иотыскиваешь дороги, однако, к примеру, на летающую скамейку тебя посадил,несомненно, Гуон фон Сагар, сам бы ты не полетел. Но до настоящего заклинателятебе, парень, далеко. Ты и сам должен это понимать. Сам понимать, что никуда негодятся накорябанные здесь кретином иероглифы, пентаграммы и сигли-мигли. Иэтот, прости Господи, амулет, обосранное ярмарочное старье. Ты сам должен всеэто сознавать. Поэтому не оскорбляй, пожалуйста, ни моего, ни своегоинтеллекта.

– У меня нет выхода, – сжал зубы Рейневан. –Я должен попытаться. Для меня это единственный шанс.

Шарлей пожал плечами и возвел глаза горе.

Occultum Циркулоса выглядел, Рейневан вынужден был этопризнать, хуже чем плачевно. Он был до предела грязным, а все магические книгиговорили об идеальных, прямо-таки стерильно чистых священных знаках.Гоэтический круг на стене был начертан не вполне ровно, а правила Sacra Geticaподчеркивали важность тщательности рисунка. В правильности вписанных в Кругзаклинаний Рейневан тоже не был уверен до конца.

Сам церемониал эвокации приходилось осуществлять не вполночь, как велели гримуары, а на рассвете, ибо полночная темень делаланевозможной любую акцию в Башне. Не могло быть и речи о требуемых ритуалом черныхсвечах – как и о свечах какого-либо иного цвета. По понятным причинам психам вБашне шутов не давали ни свечей, ни каганков, ни ламп, ни каких-либовозможностей распалить пожар.

«В принципе, – подумал он горько, принимаясь задело, – я следую букве гримуара только в одном: маг, желающий эвоковатьлибо энвоковать, должен долгое время воздерживаться от половых контактов. А яуже полтора месяца сижу здесь, выдерживая полную, хоть и вынужденнуюабстиненцию».

Шарлей и Горн, храня молчание, посматривали на него издали.Тихо вел себя и Фома Альфа, в основном потому, что ему пригрозили мордобитием,если он каким-то образом вздумает мешать.

Рейневан кончил приводить в порядок occultum, обвел себямагическим кругом. Откашлялся, раскинул руки и начал певуче, вперившись в глифыгоэтического Круга:

– Эрмитес! Панкор! Пагор! Анитор!

Горн прыснул в кулак. Шарлей вздохнул.

– Аглон, Вайхеон, Стимуляматон! Эзфарес, Олиарам,Ирион! Мерсильде! Ты, взгляд коего пронизывает бездны! Те odoro, et te invoco![471]

Никакого результата.

– Эситион, Эрион. Онера! Мозм! Сотер! Неломи!

Рейневан облизнул запекшиеся губы. В том месте, в которомеще покойный Циркулос трижды выскреб надпись: VENI, MERSILDE,[472]он положил амулет со змеей, рыбой и вписанным в треугольник солнцем.

– Острата, – принялся он за активирующеезаклинание. – Терпанду! Эомас, – повторял он, кланяясь и модулируяголос в соответствии с указаниями «Ламегетона», «Малого Ключа Соломона». –Перикатур! Белеурос!

Шарлей выругался, обращая тем самым его внимание на стену.Едва веря собственным глазам, Рейневан увидел, как нацарапанные кирпичомнадписи в кругу начинают светиться фосфорическим светом.

– Именем печати Басдатеи! Мерсильде! Ты, взгляд коегопронизывает бездны! Прибудь! Забаот! Эксверхие! Астрахисс, Асах, Асарка!

Надписи в кругу горели все ярче, призрачным пламенемосветили стену. Стены Башни начали ощутимо вибрировать. Горн выругался. ФомаАльфа заскулил. Один из дебилов громко зарыдал, принялся кричать. Шарлейвскочил как пружина, подбежал, коротким ударом кулака в висок повалил его наподстилку. Успокоил.

– Босмолетик, Джейсмы, Еф. – Рейневан наклонился,коснулся лбом середины пентаграммы. Потом, выпрямившись, потянулся за отшлифованной,заостренной на камне сломанной головкой хуфнала.[473] Крепконажав, процарапал на подушечке большого пальца кожу, коснулся им лба. Набралвоздуха в легкие, понимая, что приближается момент величайшего риска и опасности.Когда кровь потекла достаточно обильно, нарисовал ею в центре круга знак.Таинственный, ужасающий знак Скирлин, и крикнул, чувствуя, как фундамент Башнишутов начинает дрожать:

– Vera, Мерсильде!

Фома Альфа снова заскулил, но умолк, как только Шарлей показалему кулак. Башня дрожала все заметнее.

– Тауль! – эвоковал Рейневан громко и хрипло, кактого требовали гримуары. – Варф! Пан!

Гоэтический Круг ярко разгорелся, освещенное им место настене понемногу перестало быть просто пятном, начинало приобретать форму иконтуры. Контуры человека. Не совсем человека. У людей не бывает ни такихогромных голов, ни таких длинных рук. И гигантских рогов, вырастающих изо лба,выпуклого, как у быка.

Башня тряслась, дебилы выли на разные голоса, им громковторил Фома Альфа. Горн вскочил.

– Довольно! – рявкнул он, перекрывая гомон. –Рейневан! Останови это! Останови, псякрев, эту чертовщину! Мы погибнем из-затебя!

– Варф! Глемиах!

Дальнейшие слова увязли у него в глотке. Светящаяся фигурана стене была уже настолько четкой, что смогла взглянуть на него двумяогромными змеиными глазами. Видя, что фигура не ограничивается взглядом, но ипротягивает руки, Рейневан взвыл от ужаса. Страх парализовал его.

– Серу… геат! – пробормотал он, понимая, чтоплачет. – Аривх…