— Ф-фу! Мои тоже так говорят: «Зачем тебе ра­ботать? Хочешь штаны в стиле «коммандос»? Если будешь тратить жизнь на пустяки, то не посту­пишь в институт и бесплатно получишь штаны в армии!» У тебя на лбу.

Лина, шлепая себя по лбу:

— Спасибо.

Бурные, продолжительные аплодисменты — это Митька и даже привычная Лина, потеряв тер­пение, шлепают каждый себя и друг друга.

Солнце клонилось к закату, лес густел, и кома­рья прибавлялось. Блинков-младший уже плохо­вато видел Лину. Казалось, он смотрит на все сквозь черную сетку. И у него, и у Лины горели щеки от укусов и ударов. Комаров стали не шлепать, а раз­мазывать. Разговоры теперь выглядели так.

Блинков-младший, стараясь нешироко раскры­вать рот, чтобы не налезло комаров:

Возьми, тьфу, куртку.

Лина сквозь зубы:

Мне, тьфу, не холодно.

Не от хо... кха-кха, в горло влетел, не от хо­лода, а от комаров, тьфу!

Не хо... Ой, проглотила!

Ничего, какая-никакая, а еда... — Блинков-младший, вздохнув, обнаруживает, что с губы сду­лась парочка успевших присосаться. А он и не за­

метил. Кажется, начал привыкать.

...А не такая уж она невероятная — гипотеза о взрыве пяти кубических километров комаров!

Подъем под ногами становился все заметнее. Березы сменились лиственницами, и комаров у ба­нилось. То ли злодеям был не по вкусу смоляной запах, то ли не хотелось далеко улетать от родного болота.

Блинков-младший сбросил с плеча легонький мешок с парашютом:

— Остановимся здесь. Надо еще дров собрать,

пока не стемнело. Разбирайся по хозяйству. —

И пошел за валежником.

Тайга была дикая, не то что подмосковные леса, где лесничие не дают сгнить ни одной упавшей бе­резе. Поэтому далеко ходить не пришлось. Блин­ков-младший набрал две охапки хвороста, а Лина тем временем расстелила парашют на голой земле. Стало ясно, что если зеленоглазая и ночевала ког­да-нибудь в лесу, то на сиденье машины. Смерка­лось быстро, и Митька, ничего не сказав, опять ушел за хворостом. Поздновато они остановились, надо было хоть на полчаса раньше.

Впереди темнело что-то большое и бесформен­ное. Митька подошел ближе и понял, что им с Ли­ной здорово повезло. Гигантская лиственница рух­нула, выворотив из земли корни и оставив яму — вот и готовая землянка. В ней и без парашюта бы­ло бы неплохо, а с парашютом живи хоть до зимы. И дрова под боком. Падая, лиственница сломала J уйму деревьев, кругом валялись успевшие высох­нуть ветки и целые бревна. О лучшем и мечтать не приходилось.

Блинков-младший вернулся за Линой. Она сидела на парашюте. Пожаловалась:

Я его складываю, складываю, а все равно жестко. Ткань тонюсенькая.

Вставай, будем ночевать по-человечески! — позвал ее Блинков-младший.

Зеленоглазая схватила парашют в охапку и по­бежала вперед. Митька гордился собой. Пока она не спросила, остановившись у ямы:

Далеко еще?

Да вот же, — понуро сказал Митька.

Я думала, здесь кордон, — объяснила Лина.

Что?

Избушка лесника... — Она посмотрела Мить­ке в лицо и великодушно добавила: — Яма тоже ничего. Вполне человеческий ночлег.

Я за дровами. Наломай пока лапника, если сможешь, — буркнул Митька, понимая, что силь­но упал в глазах зеленоглазой. Пообещал челове­ческий ночлег, а она и вообразила...

Минут через пятнадцать они похвастались ре­зультатами своих трудов. У Митьки три бревна, которых должно было хватить для костра на всю ночь. У Лины десяток веточек — роскошная по­стель для кошки. Блинков-младший вздохнул и ушел за лапником. Бывалая Лина, знаток Тунгус­ского метеорита оказалась не такой уж бывалой. «Хотя она спасла мне жизнь. За это не жалко и кроссовки ей высушить», — рассудил Митька, уже зная, что зеленоглазая об этом не подумает.

Хвойные деревья очень гибкие, ветку можно свернуть бубликом. Блинков-младший немного помучился, пытаясь и ломать, и отрывать, и отре­зать ножичком, и в конце концов с корнями выво­ротил десяток лиственниц-подростков. Листвен­ница доживает до четырехсот лет. Сложенная из нее деревенская изба стоит лет двести. У Митьки рука не поднималась обрывать жизнь таким заме­чательным деревцам. Но вокруг была тайга, и он отвечал за жизнь Лины. Нет, он права не имеет простудить девчонку в первую же ночь.

Блинков-младший вернулся к яме и побросал туда маленькие лиственницы.

— На этом мы будем спать?! — ужаснулась Лина.

— Еще как! Залезай и радуйся жизни. Главное, ложись не поперек, а вдоль.

Он спустился в яму и уложил деревца валетом: одно кроной вперед, другое назад. Постелил пара­шют, завернул край и натянул его над ямой, оста­вив большую щель, чтобы выходил дым. Бревна для костра положил на землю в свободной части ямы: два снизу, одно сверху. Сунул под верхнее пук мелко наломанного хвороста, сухого, как по­рох, чиркнул зажигалкой... Вспыхнуло оранжево-голубое пламя, затрепетало и погасло.

Митька ждал этого, но не сегодня. Хорошая за­жигалка «Зиппо». Ветром не задувается, срабаты­вает с первого раза, и Брюс Уиллис в кино замеча­тельно поджег такой зажигалкой целый «Боинг». Потому что не забывал подливать в нее бензин. А Пашка забыл. А бензин испаряется за неделю, если даже зажигалкой не пользоваться...

Лина молчала. Она все видела и все по­няла.

— Бумажки нет? — спросил Блинков-младший.

Записная книжка.

Дай пару листочков.

Да, а вдруг там важные телефоны! Не видно же ничего! — заупрямилась Лина. И вдруг разры­далась: — Это все ты! Потерял рюкзак!

Блинков-младший подумал, что они поменя­лись ролями. Несколько часов назад он тоже был готов рыдать, мчась над лесом с хладнокровной па­рашютисткой .

— Если это друзья, они сами тебе позвонят, а если просто так, то обойдешься без их телефо­нов, — отрезал Митька, отбирая у Лины книж­ку. — Спокойнее, не пропадем!

Он вырвал на ощупь два-три листка и стал тряс­ти зажигалку, как градусник, чтобы остатки бен­зина перетекли к фитилю. Присел над кострищем, чиркнул колесиком... Робкое пламя трепыхнулось и, прежде чем успело погаснуть, зажгло бумагу!

Не дыша, Блинков-младший подпалил второй листок и сунул в хворост. Мелкие веточки заня­лись сразу. Через минуту огонь загудел, через две перекинулся на бревна. Блинков-младший уселся на застеленное парашютом ложе и стал развязы­вать кроссовки.

Давай носки, высушим у костра. Потом по­ложишь к телу, а то с утра отсыреют.

Куда? — дрожащим голосом переспросила зеленоглазая.

К телу. На живот или хоть на спину, если за­хочешь.