– Привет, лодыри! Я поднялась несколько часов назад.

Это, безусловно, было ее личное дело. Доктор, без сомнения,обычно завтракает рано, и заботливая сестра подает ему чай или кофе. Но этоотнюдь не значит, что можно являться чуть свет к дремлющим соседям. Половинадесятого – неподходящее время для утреннего визита.

Меган проскользнула обратно в дом и отправилась в столовую,чтобы, как я понял, продолжить прерванный завтрак.

– Я не буду входить, – сказала Айми Гриффитс, хотяя не понимаю, почему приличнее вызывать людей наружу и говорить с ними накрыльце, вместо того чтобы разговаривать в доме. – Я лишь хотела спроситьу мисс Бартон, нет ли у нее лишних овощей для нашей палатки на ярмарке вРед-Кросс. Если есть, то я попрошу Оуэна заехать за ними на машине.

– Вы, похоже, выходите из дома очень рано, –сказал я.

– Кто рано встает, тому бог подает, – ответилаАйми. – В такое время гораздо больше шансов застать людей дома. Отсюда япойду к мистеру Паю. И я должна быть в Брентоне днем. Скауты.

– Ваша энергия меня подавляет, – сказал я; в этотмомент зазвонил телефон, и я вернулся в холл, чтобы взять трубку, покинувДжоанну, бормочущую что-то весьма сомнительное о ревене и французских бобах идемонстрирующую полное незнание огорода.

– Да? – сказал я в телефонную трубку.

На другом конце послышался глубокий вздох, смущенноесопение, и нерешительный женский голос произнес:

– О!

– Да? – повторил я ободряюще.

– О! – вновь произнес голос, а затем гнусавоспросил: – Это… это, я надеюсь… это «Литтл Фюрц»?

– Это «Литтл Фюрц».

– О! – Очевидно, с этого восклицания начиналосьлюбое предложение. Голос спросил осторожно: – Могу я поговорить прямо сейчас смисс Патридж?

– Конечно, – сказал я. – Кто ее спрашивает?

– О! Скажите ей, это Агнес, ладно? Агнес Вадл.

– Агнес Вадл?

– Да, так.

Подавив в себе желание выругаться, я положил телефоннуютрубку на стол и, подойдя к лестнице, ведущей на второй этаж, окликнул Патридж,звуки деятельности которой доносились сверху:

– Патридж! Патридж!

Патридж возникла на верхней ступеньке, держа в руке длиннуюметелку и выглядя как «Ну, что еще?», что слишком явственно отличалось от ееобычных респектабельных манер.

– Да, сэр?

– Агнес Вадл хочет поговорить с вами по телефону.

– Простите, сэр?

Я повысил голос:

– Агнес Вадл!

Я произнес фамилию так, как расслышал ее. Но мне пришлосьвыслушать и точный вариант:

– Агнес Вуддел… Что ей могло понадобиться?

В сильном смущении Патридж бросила свою метелку и мгновенносбежала вниз, треща платьем из набивного ситца.

Чтобы не показаться Патридж навязчивым, я вышел в столовую,где Меган, как голодный волчонок, уминала почки и бекон. Меган, в отличие отАйми Гриффитс, не делала «великолепное утреннее лицо». Она грубовато ответилана мое приветствие и продолжала есть в молчании.

Я развернул утреннюю газету, а минутой или двумя позже вошлаДжоанна, выглядевшая довольно расстроенной.

– Вот так так! – сказала она. – Я оченьустала. И думаю, что я продемонстрировала полное невежество относительно того,когда что растет. Разве молодых бобов нет в это время года?

– Август, – буркнула Меган.

– Да, но в Лондоне они есть всегда, – сказалаДжоанна, защищаясь.

– Консервы, милая дурочка, – сказал я. – Ихпривозят в кораблях-холодильниках из колоний.

– Как слоновую кость, обезьян и павлинов? –спросила Джоанна.

– Разумеется.

– Я бы предпочла павлинов, – сообщила Джоанна глубокомысленно.

– А мне больше всех нравятся обезьянки, – сказалаМеган.

Задумчиво обдирая кожицу с апельсина, Джоанна проговорила:

– Хотела бы я знать, что чувствуют люди вроде АймиГриффитс, которые прямо лопаются от здоровья, избытка энергии и наслажденияжизнью… Как вы думаете, она когда-нибудь устает, или бывает в плохомнастроении, или… или грустит?

Я сказал, что совершенно уверен в том, что Айми Гриффитсникогда не грустит, и вслед за Меган вышел через открытое французское окно наверанду.

Стоя там и куря трубку, я слышал, как Патридж вошла встоловую из холла и произнесла мрачным голосом:

– Могу я поговорить с вами, мисс?

«Черт побери, – подумал я, – надеюсь, Патридж ненамерена уведомить нас о своем уходе. Эмили Бэртон будет весьма раздосадована,случись такое».

Патридж продолжила:

– Я должна извиниться, мисс, за этот звонок. Надосказать, та юная особа, которая звонила мне, могла бы и разбираться в такихвещах. У меня никогда не было обыкновения пользоваться телефоном или позволятьмоим приятелям звонить мне, и я действительно чувствую себя виноватой из-затого, что такое могло случиться и что хозяину пришлось ответить на звонок, ну ивообще…

– Но все в порядке, Патридж, – сказала Джоаннамягко. – Почему бы вашим друзьям и не воспользоваться телефоном, если имхочется поговорить с вами?

Хоть я и не видел лица Патридж, но почувствовал, что онобыло мрачнее обыкновенного, когда она холодно ответила:

– Ничего подобного никогда не случалось в этом доме.Мисс Эмили никогда не допустила бы этого. Я уже сказала, я прошу меня извинитьза то, что произошло, но Агнес Вуддел – девушка, которая звонила, – оченьрасстроена, и она слишком молода, чтобы понимать, что можно, а чего нельзя вдоме джентльмена.

«Вот это как раз для Джоанны», – подумал я,развеселившись.

– Агнес, мисс, – продолжала Патридж, – здесьслужила под моим началом. Ей было всего шестнадцать, когда она сюда пришлапрямо из приюта. Видите ли, у нее нет ни дома, ни матери, ни каких-либородственников, кто мог бы ей дать совет, и она привыкла обращаться ко мне. Ямогу ей объяснить, что к чему, видите ли.

– Да? – произнесла Джоанна и замолчала, ожидая.Очевидно, должно было следовать продолжение.

– Поэтому я позволила себе спросить вас, мисс: не разрешители вы Агнес прийти сегодня днем к чаю на кухне? У нее выходной, видите ли, иона хочет о чем-то со мной посоветоваться. Мне кажется, это что-то из ряда вонвыходящее.