– Но это сокращает область поисков до полудюжины илидюжины человек во всем городишке! Я не могу в это поверить.

Потом, глядя прямо перед собой, с некоторым усилием – словнобы звуки собственных слов были ему противны, – он добавил:

– Вы слышали, что я говорил на дознании. Возможно, выподумали, что я говорил так, защищая честь супруги. Я бы хотел повторитьсейчас: я твердо убежден, что все, что говорилось в письме, полученном моейженой, – абсолютная ложь. Я знаю, что это ложь. Моя жена была оченьчувствительной женщиной, и… э-э… ну, вы назвали бы ее в каком-то смыслежеманной. Подобное письмо стало для нее огромным потрясением, да еще у нее былослабое здоровье.

Грэйвс немедленно отозвался:

– Это очень похоже на правду, сэр. Ни одно из писем непоказывает действительного знания каких-то интимных подробностей. Это всёслепые обвинения. Это и не попытки шантажа. И не похоже на религиозныйфанатизм, как это иной раз бывает. Здесь только секс и злоба! И это дает намхорошую отправную точку для поисков автора.

Симмингтон поднялся. Хотя он заговорил сухо и холодно, егогубы дрожали:

– Я надеюсь, вы скоро найдете дьяволицу, писавшую этиписьма. Она убила мою жену, точно так же, как если бы ударила ее ножом. –Он помолчал. – Хотел бы я знать, как она чувствует себя теперь.

И вышел, не дождавшись ответа.

– Как она себя теперь чувствует, Гриффитс? –спросил я. Мне показалось, что ответ на такой вопрос – в его компетенции.

– Бог знает. Может быть, испытывает угрызения совести.С другой стороны, вполне может наслаждаться своей силой. Смерть миссисСиммингтон могла дать новую пищу ее мании.

– Надеюсь, что нет, – сказал я с некоторымсодроганием. – Потому что, если это так, она…

Я замолчал, и Нэш закончил за меня:

– Она возьмется за свое снова? Это, мистер Бартон, былобы так плохо, что хуже некуда. Повадился кувшин по воду ходить.

– Она может оказаться достаточно сумасшедшей дляэтого! – воскликнул я.

– Она будет продолжать, – сказал Грэйвс. –Они всегда продолжают. Это, знаете ли, такой порок, от которого они уже неспособны отказаться.

Я с ужасом встряхнул головой. Я спросил, нужен ли я здесьеще; мне хотелось выйти на воздух. Атмосфера казалась пропитанной злом.

– Нет, мистер Бартон, – сказал Нэш. – Толькосмотрите вокруг повнимательнее и сделайте все возможное, убеждая всех приноситьк нам письма, если их кто-либо получит.

Я кивнул.

– Я полагаю, что уже каждый в городке получил подобноегрязное послание, – сказал я.

– Хотел бы я быть уверенным в том, – пробормоталГрэйвс. Он немного склонил набок свою печальную голову и спросил: – Не знаетели вы кого-нибудь, кто наверняка не получал письма?

– Что за странный вопрос! Местные жители не посвящаютменя в свои тайны.

– Нет-нет, мистер Бартон, я не это имел в виду. Ятолько хотел спросить, не знаете ли вы кого-нибудь одного, конкретного, кто, повашему убеждению, анонимок не получал?

– А в самом деле. – Я колебался. – Я знаю, внекотором смысле.

И я пересказал свой разговор с Эмили Бэртон и все, что онаговорила мне.

Грэйвс выслушал информацию с каменным лицом и сказал:

– Да, это может пригодиться. Я это учту.

Мы с Гриффитсом вышли наружу, под полуденное солнце.Очутившись на улице, я негромко чертыхнулся:

– Какое прелестное местечко для человека, приехавшегоповаляться на солнышке и подлечить свои раны! Оно полно отравы, этоместечко, – а выглядит мирным и невинным, как Эдемский сад!

– Даже там, – сухо сказал Оуэн, – нашласьодна змея.

– Послушайте, Гриффитс, они что-нибудь знают? У нихесть уже какие-то идеи?

– Понятия не имею. Полицейские всегда выглядят такимиискренними и при этом ничего вам не говорят.

– Да. Нэш – хороший человек.

– И очень способный.

– Если тут в городке есть кто-то совершенно спятивший, вы-тодолжны знать, – сказал я обвиняющим тоном.

Гриффитс покачал головой. Он выглядел обескураженным. И хужетого – он казался очень обеспокоенным. Хотел бы я знать, подозревает ли онкого-то.

– Я полагаю, второй взнос арендной платы я долженсделать авансом. Но мне очень хочется, заплатив, тут же уехать отсюда вместе сДжоанной. Избавиться от отдыха в арендованных владениях.

– Не уезжайте, – сказал Оуэн.

– Почему бы это?

Он не ответил. Помедлив минуту-другую, он сказал:

– Конечно, после всего… осмелюсь сказать, вы правы.Лимсток нынче нездоров. Это… это может повредить вам… или вашей сестре.

– Ничто не может повредить Джоанне, – возразиля. – Она крепкая. Это я слабак. Когда-нибудь штучки с письмами доведутменя до болезни.

– Они меня доведут до болезни, – сказал Оуэн.

Я приоткрыл дверь агентства.

– Но я не уеду, – заявил я. – Вульгарноелюбопытство сильнее малодушия. Я хочу знать, чем все это кончится.

Я вошел в агентство.

Женщина, печатавшая на машинке, встала и шагнула навстречумне. У нее были завитые волосы и фальшивая улыбка, но я нашел ее куда болееинтеллигентной, чем те очкастые девицы, которые обычно распоряжаются впровинциальных конторах.

Секундой позже я осознал, что уже встречался с ней. Это быламисс Гинч, бывшая служащая Симмингтона.

Я отметил этот факт.

– Вы работали у «Гэлбрайта, Гэлбрайта и Симмингтона»,не так ли? – спросил я.

– Да. Да, конечно. Но я решила, что лучше уйти оттуда.Здесь вполне хорошее место, хотя и меньше платят. Но есть вещи, которые неизмерить деньгами, вам не кажется?

– Несомненно, – подтвердил я.

– Эти жуткие письма, – произнесла мисс Гинч свистящимшепотом. – Я получила одно такое. Обо мне и мистере Симмингтоне. О, этобыло ужасно, там говорились такие кошмарные вещи! Я знаю свои обязанности, и яотнесла его в полицию, хотя, уж конечно, не слишком-то это для меня приятно, а?

– Да-да, это очень неприятно.

– Они поблагодарили меня и сказали, что я поступилаправильно. Но я подумала потом: раз уж люди говорят такое – а ясно, они должныбыли говорить, иначе откуда бы этот «писатель» подцепил такую идею? – яобязана уйти подальше даже от намеков на что-либо в этом роде, потому чтоничего никогда не было между мной и мистером Симмингтоном.