Джоанна смущенно сказала:

– Но почему же и не прийти кому-то к вам на чай?

Джоанна потом сказала мне, что при этих словах Патриджвыпрямилась, и вид у нее был весьма грозный, когда она ответила:

– Ничего подобного нет в правилах этого дома, мисс.Старая миссис Бэртон никогда не позволяла визиты на кухню, исключая нашисобственные выходные дни, – тогда нам разрешалось приглашать нашихприятелей, вместо того чтобы самим ходить куда-то, но в других случаях, вобычные дни, – никогда. И мисс Эмили придерживается прежнего.

Джоанна всегда очень добра к слугам, и большинство из них еелюбят, но ей никак не удавалось растопить лед в отношениях с Патридж.

– Нехорошо, моя девочка, – сказал я, когда Патриджушла и Джоанна вышла ко мне. – Твои симпатии и мягкость не оценены. ДляПатридж хороша лишь старая добрая властность и то, что прилично в доме джентльмена.

– Я никогда не слышала о такой тирании, чтобызапрещалось даже пригласить друзей, – сказала Джоанна. – Все этоочень мило, Джерри, но не может же им нравиться, что с ними обращаются, как счерными рабами?

– Очевидно, им нравится, – сказал я. – Покрайней мере, нравится женщинам типа Патридж в этом мирке.

– Не представляю, почему она меня не любит. Большинстволюдей относятся ко мне хорошо.

– Возможно, она презирает тебя из-за того, что ты ненастоящая домохозяйка. Ты никогда не возлагаешь руки на полки и не устраиваешьпроверок на предмет наличия следов пыли. Ты никогда не заглядываешь подполовики. Ты никогда не спрашиваешь, куда подевались остатки шоколадного суфле,и ты никогда не заказываешь хороший хлебный пудинг.

– Ух! – воскликнула Джоанна. И печальнопродолжила: – У меня весь день неудачи. Наша Айми презирает меня за незнаниеогородных дел. Патридж относится ко мне пренебрежительно за то, что я отношуськ ней по-человечески. Я сейчас пойду в сад и буду есть червяков.

– Меган уже там, – сказал я.

Действительно, Меган несколько минут назад проскользнуламимо нас и теперь стояла бесцельно посреди маленькой лужайки, похожая назадумчивую птичку, ожидающую корма.

Но вот она обернулась к нам и резко сказала:

– Мне кажется, я должна сегодня вернуться домой.

– Что? – обеспокоенно переспросил я.

Покраснев, она продолжила нервно и убежденно:

– Вы были ужасно добры, пригласив меня, и я полагаю,что я страшно вам досаждала, мне у вас нравится, но теперь я должна вернуться,потому что… ну, все-таки это мой дом, и никто не может надолго уходить из дома,и потому, я думаю, я отправлюсь обратно сегодня.

Оба мы, Джоанна и я, пытались заставить ее переменитьрешение, но она оказалась тверже алмаза, и в конце концов Джоанна вывелаавтомобиль, и Меган через несколько минут спустилась по ступенькам со своимвновь упакованным багажом.

Единственным человеком, выглядевшим довольным, была Патридж,и на ее мрачном лице даже появилось нечто вроде улыбки. Ей никогда не нравиласьМеган.

Когда Джоанна вернулась, я стоял в центре лужайки.

Джоанна спросила, не думаю ли я, что я – солнечные часы.

– Почему?

– Ты стоишь тут как садовое украшение. Кто-нибудьвполне мог бы написать на тебе девиз, как на солнечных часах. Ты мрачен какгроза!

– Я не расположен шутить. Сначала Айми Гриффитс…

– Помилуйте! – прошептала Джоанна. – Я жедолжна поговорить об этих овощах!..

– …потом эта выходка Меган. Я-то думал о том, чтобыпригласить ее на прогулку в Лег-Тор.

– При ошейнике и поводке, полагаю? – заметилаДжоанна.

– Что?

Джоанна, огибая угол дома и направляясь к огороду возлекухни, повторила громко и четко:

– Я сказала: «При ошейнике и поводке, полагаю?» Тыпотерял свою собачку, вот что с тобой случилось!

Должен признаться, у меня вызывала досаду та резкость, скоторой Меган покинула нас. Но, возможно, мы ей просто наскучили.

В конце концов, в «Литтл Фюрц» была не слишком веселая жизньдля девушки. А дома были мальчишки и Элси Холланд.

Я услышал, что возвращается Джоанна, и поспешно перешел надругое место, чтобы не давать ей повода повторить нахальное замечание насчетсолнечных часов.

Незадолго до обеда приехал Оуэн Гриффитс; садовник уже ждалего со всей необходимой огородной продукцией.

Пока старый Адамс загружал овощи в автомобиль, я пригласилОуэна в дом – выпить. Остаться к обеду доктор не мог.

Войдя в гостиную с шерри, я обнаружил, что Джоанна вновьпринялась за свои дрянные проделки. Теперь в ней не было ни малейших признаковвраждебности. Она съежилась в уголке дивана и, чуть ли не мурлыкая, задавалаОуэну вопросы о его работе: нравится ли ему быть врачом общего профиля и непредпочитает ли он какую-либо специализацию? Она думает, что врачебное дело –одно из лучших в мире.

Вы бы сказали, что Джоанна – очаровательная, божественнаяслушательница. Но после выслушивания такого множества будущих гениев,рассказывавших ей о своей непонятости, слушать Оуэна Гриффитса было для нееплевым делом. К тому времени, как мы принялись за третий стаканчик шерри, Гриффитсрассказал ей о нескольких непонятных случаях и ранениях в таких научныхтерминах, что никто не понял бы ни слова, кроме его коллег-медиков.

Джоанна выглядела понимающей и крайне заинтересованной.

Я на какое-то мгновение засомневался. Это было очень дурносо стороны Джоанны. Гриффитс был слишком хорошим малым, чтобы играть с ним таклегкомысленно и небрежно. Женщины действительно дьяволы.

Впоследствии я оценил осторожный взгляд Гриффитса, егодлинный, волевой подбородок и твердые, упрямо сжатые губы, и моя уверенность втом, что Джоанна сможет вертеть этим человеком, поугасла. Ну и в любом случаеэто дело личное – позволять женщине делать из вас дурачка. Пусть доктор сампоостережется.

Потом Джоанна сказала:

– Может быть, вы измените решение и останетесь у нас наобед, доктор Гриффитс?

Гриффитс слегка покраснел и сказал, что он бы судовольствием, но сестра будет ждать его возвращения…

– Мы ей позвоним и предупредим, – быстропредложила Джоанна, тут же вышла в холл и позвонила по телефону.

Вернулась она улыбаясь и сообщила, что все в порядке.

И Оуэн Гриффитс остался на обед и выглядел вполне довольным.Мы говорили о книгах и пьесах, о мировой политике и о музыке, о живописи, осовременной архитектуре.