Сам он не бил, только спрашивал.

— Тебя попросили это сделать? Доктор давал тебе еду, а потомвелел взять со стола коробку?

Иван мычал и мотал головой. Тот, который бил, начал входитьв раж. Иван всегда чувствовал такие вещи. Одни бьют, чтобы чего-то добиться,другие — из любви к процессу.

— Я знаю, ты привык к боли, — говорил бритоголовый Аслан, —но поверь, я могу сделать так больно, как никто еще тебе не делал.

«Я знаю, ты можешь, — подумал Иван, — но не успеешь. На этотраз ты не обманешь Андрюху. Сейчас придут люди, и Андрюху у тебя заберут».

— Перестань, Аслан, — сказал фельдшер, — доктор здесь ни причем. Он подкармливал идиота из жалости. Он не стал бы его просить о кассете. Онведь не знал ни о встрече, ни о съемке, не видел, кто сюда приезжал. И потом онведь врач. Он понимает, что такого идиота ни о чем просить нельзя.

Но бритоголовый не слушал фельдшера. Он сделал знакогромному, чтобы тот перестал бить.

— Я спрашиваю тебя в последний раз. Доктор просил принестиему кассету?

Иван закрыл глаза. Он отдыхал, пока его не били. Он пересталслушать вопросы бритоголового.

«Сейчас придут люди и заберут Андрюху, — думал он, — ехатьпридется долго, поэтому надо отдохнуть. Нужны силы. Придется долго спускаться сгор. Дембель Андрюха жив, и ему нужны силы».

И вдруг он почувствовал боль. Такую, какой никогда нечувствовал, совсем иную, шла она не снаружи, а изнутри, из груди, заполняла всетело и не давала дышать. Он не успел понять, что именно с ним делали и какполучается, что делают снаружи, а болит изнутри. Он не успел понять, потому чтоболь прекратилась очень быстро.

Стало легко и хорошо. Он увидел, что бежит по большомуровному полю. Босые ноги чуть покалывает свежескошенная трава, пахнет сеном,ветер весело свистит в ушах. Над головой — бледно-голубое ласковое небо смягкими пушистыми облаками.

Демобилизованный солдат Андрей Климушкин бежит по чистомуполю домой, в деревню Веретеново Псковской области Великолукского района…

— Ну? И чего ты добился, Аслан? — спросил фельдшер,склоняясь над Иваном и приподнимая ему веко.

— Сдох, что ли? — Ахмеджанов щелкнул зажигалкой и закурил.

— Умер, — кивнул фельдшер, — полетел в свой христианскийрай. Хасан тебе спасибо не скажет. Этот раб мог еще месяца два работать. И ятоже не скажу спасибо. Кто теперь будет мыть полы в госпитале?

Маша брела по людной улице и тупо повторяла про себя: «Чтотеперь делать?» Ей очень хотелось плакать, но в толпе, на глазах у всех былонеудобно, стыдно.

«Истерика тебе не поможет. Надо спокойно все обдумать. Небывает безвыходных ситуаций. Ты должна держать себя в руках. Ты ведь хочешьстать актрисой. Если не научишься владеть собой в обычной жизни, на сцене тебеделать нечего. Это дурацкий расхожий миф, будто актер, а особенно актриса —существо взбалмошное, истеричное и непредсказуемое. Ерунда. Если ты не можешьконтролировать себя в разных житейских ситуациях, рано или поздно сорвешься насцене».

Маша решила, что, пожалуй, впервые в ее жизни реально возникласложная ситуация, из которой выпутываться придется самостоятельно. Никто заручку не возьмет и домой не отвезет.

Усилием воли справившись с внутренней паникой, она сказаласебе: "В конце концов я не в Африке, не в Австралии. Я в России. Руки-ногиу меня целы, голова на месте. Проблема только в деньгах. Перевод я не получу.Милиция вора не найдет и мои двести тысяч не вернет.

Конечно, можно позвонить в Москву. Если пошарить покарманам, какая-то мелочь найдется, всего на один звонок, на разговор в триминуты. Кому в трехминутном разговоре можно объяснить происшедшее? Кого можнопопросить приехать сюда за мной? На это понадобится не меньше миллиона. У когоесть такие деньги? Родители на даче. Большинства друзей сейчас в Москве нет,все где-нибудь отдыхают. Обращаться с такой просьбой к Саниной маме невозможно— она, в сущности, совершенно чужой человек и так сделала, что могла, деньгивыслала. И свободного миллиона у нее тоже нет наверняка. Если попросить еесвязаться с родителями, сказать адрес дачи… Но тогда у них случится по инфарктуна брата".

В снятой ею комнате можно прожить еще сутки. Потом хозяйкаее выставит. Из жалости, конечно, кормить и держать у себя не станет. «А еслипопробовать как-то заработать здесь? Разве что на панель, — усмехнулась просебя Маша, — или фуэте крутить посреди улицы и деньги в кепку собирать!»

Она принялась ругать себя последними словами за то, чтозабыла в Москве записную книжку. Сейчас, полистав ее, наверняка нашла бы, комупозвонить. Подруга из Севастополя что-нибудь придумала бы… Но наизусть Машазнала очень мало телефонных номеров. У нее была плохая память на цифры.

Перебирая в памяти своих друзей и знакомых, она вдругвспомнила преподавателя актерского мастерства, замечательного актера Малоготеатра Сергея Усольцева. Официальным руководителем их мастерской числилсянародный артист России, кинозвезда семидесятых, при имени которого глаза зрелыхдам заволакивались томной влагой. Но руководитель появлялся на занятиях редко,занимался политикой, и Сергей Усольцев вместо него учил их актерскомумастерству.

Ему было тридцать пять лет. На занятиях и после них он любилвспоминать разные истории из своей бурной юности. С особым удовольствиемрассказывал, как путешествовал на товарняках по всему Черноморскому побережью.Один раз даже принес видеокассету, на которую перегнал снятый пятнадцать летназад любительской кинокамерой фильм об этих путешествиях.

Студенты узнавали в мальчиках и девочках, друзьях Усольцева,известного телеведущего, молодого преуспевающего политика, популярнуюписательницу, тогда еще девятнадцати-двадцатилетних, таких, как сейчас Маша.

— Приходишь на товарную станцию, — рассказывал Усольцев, —спрашиваешь у башмачников или машинистов, куда и когда отправляется поезд. Еслипридется ехать ночью — лучше залезать в теплушку. А днем по югу приятнопередвигаться на открытой платформе. Два главных закона: не спрыгивать и незапрыгивать на ходу и никогда не пролезать под поездом. Он может двинуться влюбой момент. Если с поезда снимает «вохра», показываешь студенческий,говоришь, мол, фольклорная экспедиция, отстали от основной группы, денег нет,вот и догоняем. Обычно сами же «вохровцы» и сажали в какую-нибудь хорошуютеплушку, иногда даже кормили, чаем поили. Тогда не только в деньгахзаключалась проблема. Главное — билеты. Летом поезда южного направления забитыдо отказа, люди сутками стояли в очередях за билетами. Только вы не вздумайтесейчас так ездить! Время совсем другое, и страна другая.

Вспомнив фильм и рассказы о товарняцких путешествиях, Машаслегка приободрилась. «Конечно, время другое, все-таки пятнадцать лет прошло. Ипотом — я одна, а их пятеро. У меня нет никакого опыта, но и у них сначала тожене было. Они читали Джека Лондона, который так же путешествовал по Америке… Ноглавное, у меня нет другого выхода. А товарняки — это шанс».