— Кофе дайте нам, — приказал Барышев в еще не до концазакрытую дверь, — и покрепче, если можно, девушки!

Он обошел Егора, который посреди кабинета договаривал сСашей Андронниковым, главой юридической службы “Кока-колы”, секунду подумал,какое кресло выбрать, потом очень основательно устроился, как будто собиралсяпросидеть за этим столом вечность, и, когда Егор нажал наконец кнопку отбоя нателефонной трубке, спросил с веселым интересом:

— Ты про обед-то серьезно спрашивал, Егор Степаныч, илишутить изволил?

— А что? — Егор сунул трубку в гнездо и крепко потер глазапод очками.

— А то, что ужин давно прошел, а ты — обед!

— Как — ужин? — переспросил Егор, неизвестно почему приходяв хорошее настроение. — Какой ужин? Где ужин?

— Я кофе у твоих мамзелей попросил. — Барышев распахнулкожаную папку, которую принес с собой.

— Кофе у меня уже к ушам подступает, — пробормотал Егор, —но с тобой выпью. У меня коньяк есть, французский. Будешь?

Какое-то смутное воспоминание осторожно пробралось позадворкам сознания, когда он предложил Барышеву коньяк, но у Егора не было силего ловить.

— Наливай, — согласился Барышев. — У меня просьба к тебе,Егор Степаныч.

— Давай. — Егор налил по глотку коньяка в два пузатыхтяжелых бокала и сунул один в протянутую руку Николая Николаевича.

— Я знаю, конечно, что юристы у нас самые загруженные, номне тоже деваться некуда, — сказал Барышев, как бы извиняясь. — Батяня, — такони между собой называли Кольцова, и в этом была некая корпоративнаяпричастность, доступная только самым приближенным, своеобразный пароль,обозначавший, что “мы с тобой одной крови”, — батяня пансионатик покупает вСветлогорске, это там, на Балтике. Пансионатик старенький, бывший профсоюзный,задрипанный до невозможности. Мы его хотим снести и строить гостиницу, чтоббатяня там мог гостей принимать. Ну, в смысле не премьера, а кого попроще…

— Ну? — Глаза у Егора слезились, а под левым задергался нерв— всегдашний признак крайней усталости. — Чем могу помочь?

— Да там, понимаешь, концов никаких не найдешь, кто егопродает и законно ли. А батяня загорелся — подай ему гостиницу, да и все тут.

— А земли много? — Егор снял очки и закрыл глаза.

— Немного, но есть, конечно.

— А пляж свой или государственный?

— Пляж государственный, а надо, чтобы был свой. — Барышеводним глотком влил в себя коньяк. — Я к тебе пришел, чтоб ты своих гавриковпоторопил и сам все это дело проконтролировал. Если обычным путем пойдет, онитолько подписи полгода собирать будут, а мне к лету туда народ заселять…

— К лету ничего не выйдет, даже не надейся. Закон о частнойсобственности на землю знаешь где?

— В …де, — ответил Барышев энергично.

— Вот именно, — усмехнулся Егор. — Мои гаврики ведь непросто так тянут. Они профессионалы, но знаешь, сколько нужно телодвиженийсделать, чтобы хоть что-нибудь сдвинуть?

— Ладно, ты меня не агитируй, Егор Степаныч, не на собрании.

— Да я тебя не агитирую! Я просто сразу говорю, чтобы ты неждал от меня чудес. Тем более там погранзона, если я не ошибаюсь.

— Не ошибаешься.

— Ну вот… Бумаги оставляй мне, я сам буду заниматься, ноникакого заселения летом не планируй.

— Ладно, ладно, — сказал Барышев добродушно, — самоеглавное, что я все это тебе спихнул. Теперь весь спрос с тебя.

— Это точно, — пробормотал Егор.

Он не стал бы отказывать Барышеву, даже если бы тот попросилпосодействовать в покупке небольшого участка на Марсе или на Венере, но дело, окотором хлопотал зам по хозяйственной части, было не слишком приятным. ТимофейКольцов в Калининградской области губернаторствовал, следовательно, долженпокупать землю сам у себя. В погранзоне никаких частных пляжей не было и бытьне могло. Конечно, все это не бог весть как сложно и давным-давно придуманыразные хитроумные схемы, но хлопот с этой гостиницей не оберешься. Барышев обэтом знал, потому и пришел сам, чтоб Егор уж точно не отказался.

Кроме того — Егор был совершенно в этом уверен, — гостиницанужна именно Барышеву, а вовсе не батяне, который такими вещами отродясь неинтересовался.

Ну что ж… Послужим Барышеву. Долг платежом красен, а Барышевв долгу оставаться не любил.

Зазвонил мобильный, и Николай Николаевич махнул рукой,поднимаясь, — мол, занимайся своими делами, не буду мешать.

— Да, — сказал Егор, глядя, как медленно затворяется тяжелаядверь. — Да, слушаю.

— Жора, это я, — с хрипотцой произнесла ему в ухо Маргарита.— Ты меня искал? Можешь поговорить?

— Не могу, но поговорю, — ответил Егор холодно. — Что там заистория с Димкой?

Мать засмеялась волнующим смехом, от которого у Егоразасосало под ложечкой.

— Ну… не знаю, как сказать. Правда, Жорик! “Какой, блин,Жорик!

Мне сорок лет, я давно вышел из возраста, когда обращаютвнимание на ерунду вроде этого Жорика, но как же она меня бесит!”

— Скажи как есть, — попросил Егор, — только покороче. Я наработе еще.

— Ну… он хамит, не учится, требует денег. С компанией связался…неподходящей. Что делать, растет без отца…

— Он уже вырос! — проскрежетал Егор.

— Что-о? — протянула Маргарита. — Говори погромче, Жора, я вванне, а тут вода плещется. Мне не слышно.

Как будто она не могла позвонить до или после ванны или хотябы не сообщать, что она в ванне!

“Зачем ты ее искал, юрист хренов?! Ведь сценарий известеннаперед, известен до самой последней реплики! Что тебе от нее нужно?! Что замазохизм или садизм — черт их разберет! — заставляет тебя разговаривать с нейснова и снова?!

Как будто с ней вообще можно разговаривать!”

— Ну и где Димку теперь искать? — спросил Егор. — Ты знаешь?

— Ну, у друзей каких-нибудь, — сказала Маргарита задумчиво,очевидно, прикидывая, скоро ли ей понадобится педикюр или эпиляция. — Может, удевицы этой… как ее… Катя или Маша. Представляешь, он завел себе девицу! Умрешьсо смеху! Такая серая, облезлая, в пятнах каких-то… Я ее однажды с ним видела.Говорят, что она учит японский язык. Жорка, ты представляешь — японский!

Если брат дружит с “облезлой девицей в пятнах”, которая учитяпонский язык и называется Катя или Маша, а не Лолита, значит, еще не всепотеряно, пронеслось в голове у Егора.