Железное Сердце не переставал воспламеняться, излагая своимаксимы. Лежа на земле рядом с Жюстиной в позе, необходимой для полученияудовольствия сообразно своим вкусам, он потихоньку приподнимал юбки нашейгероини, которая, наполовину испуганная, наполовину соблазненная,неосмеливалась на отпор. Негодяй, не успев устроиться поудобнее, дал свободусвоему возбужденному члену, который только и ждал появления бреши, чтобыустремиться в нее. Правой рукой содомит направлял свой инструмент, левой крепкодержал и прижимал к себе тазобедренную часть девушки, а она, почти убежденнаяего словами, только пыталась, уступая понемногу, спасти то, что представлялосьей самым ценным, и не задумывалась о гибельной опасности, подстерегавшей ее втом случае, если бы она позволила такому быку вломиться в самую узкую полостьсвоего тела.

— О дьявольщина! — вскричал разбойник. —Наконец-то она моя!

И сделав резкий выпад, он настолько сильно прижал головкусвоего члена к маленькому нежному отверстию, которое хотел протаранить, чтоперепуганная Жюстина испустила крик, вскочила и бросилась к группе, где былаДюбуа.

— Что такое? — возмутилась распутница, которая ужезасыпала, истощив свои силы многочисленными жертвоприношениями, совершенными навсех ее алтарях.

— Ах, мадам, это я, — отвечала дрожащаяЖюстина. — Ваш брат… он хочет…

— Да, я хочу сношаться, — взревел Железное Сердце,догоняя несчастную и хватая ее, чтобы продолжить свое подлое дело. — Яхочу насладиться жопкой этой девчонки, чего бы это ей ни стоило.

Жюстина подверглась бы невероятным мучениям, если бы в этотмомент не послышался шум кареты на большой дороге.

Неистовый разбойник тотчас забыл о своих удовольствиях ивспомнил о своем долге; он разбудил своих людей и устремился к новымзлодеяниям.

— Ах какая удача! — обрадовалась Дюбуа,окончательно проснувшись и внимательно прислушиваясь. — Ага! Вот и крики:все кончено. Ничто так не радует меня, как эти знаки победы: они говорят, чтонаши ребята сделали свое дело, и я могу быть спокойной.

— Но мадам, — воскликнула наша маленькаяискательница приключений, — там ведь наверняка есть жертвы.

— Какое мне до них дело, на земле людей хватает…Вспомни тех, кто гибнет на войне.

— Они же гибнут по причине…

— … которая не столь уважительная, как в нашем случае.Совсем не для того, чтобы обеспечить себе пропитание, тираны отдают своимгенералам приказ истреблять народы, а только чтобы потешить свою гордость. Мыже, подгоняемые нуждой, нападаем на прохожих только ради того, чтобы выжить, иэтот закон, самый высший закон на свете, полностью оправдывает наши действия.

— Но мадам, другие работают… имеют какую-то профессию…

— А это и есть наша профессия, малышка, мы занимаемсяею с самого детства и полюбили ее; это была профессия первых жителей земли,только она восстанавливает равновесие, которое нарушает несправедливоераспределение богатства. Во всей Греции воровство считалось делом почетным;некоторые народы до сих пор допускают, поощряют и вознаграждают его какдостойный поступок, доказывающий мужество и ловкость… как поступок весьмадобродетельный, одним словом, необходимый для всякой энергичной нации.

И Дюбуа, подстегиваемая своим обычным красноречием, ужесобиралась завязать продолжительную дискуссию, но тут вернулись разбойникивместе с пленником.

— Вот, — сказал Железное Сердце, который держалего за руку, — чем я утешусь за жестокосердность Жюстины.

В лунном свете все увидели юношу лет пятнадцати, прекрасногокак Амур.

— Я убил отца и мать, — продолжал злодей, — яизнасиловал девочку, которой не было и десяти лет, и теперь будет справедливо,если я прочищу задницу сынку.

С этими словами он удалился с мальчиком за стог сена,служивший шайке укрытием. Вскоре послышались глухие крики и стоны,перекрываемые довольным ревом развратника, потом первые сменились воплями,которые говорили о том, что предусмотрительный разбойник, не желал оставлятьследов своего преступления, насладился сразу двумя удовольствиями — испыталоргазм и зарезал предмет своей похоти. Вернулся он, весь забрызганный кровью.

— А теперь, — заявил он, — ты можешьуспокоиться Жюстина: видишь, я уже насытился, и тебе ничто не грозит до техпор, пока новые желания не пробудят во мне новых кровожадных порывов. Нам порауходить, друзья, — обратился он к сообщникам, — мы убили шестерыхчеловек, их трупы валяются на дороге; может случиться так, что через несколькочасов оставаться здесь будет опасно.

Добычу поделили. Железное Сердце захотел, чтобы и Жюстинавзяла свою добычу, которая составила двадцать луидоров; ее заставили принятьих, она с дрожью и отвращением уступила, и шайка отправилась дальше.

На следующий день воры, почувствовав себя в безопасности влесу Шантильи, начали считать свои деньги и готовить обед. Добыча была невелика:всего лишь двести луидоров, и один из разбойников сказал:

— По правде говоря, не стоило совершать шесть убийствради таких денег.

— Вот что, друзья мои, — вступила в разговорДюбуа, — когда вы уходили на дело, я велела вам не щадить никого из путниковсовсем не из-за денег, а ради нашей собственной безопасности. В такихпреступлениях виноваты не мы, а законы: до тех пор, пока будут наказыватьворов, воры будут убивать, чтобы их не обнаружили. Теперь насчет того, —продолжала мегера, — что две сотни луидоров не оправдывают шести убийств.Любые поступки следует оценивать только в связи с тем, как они соотносятся снашими интересами. Тот факт, что прекратилось существование этих принесенных вжертву существ, для нас не имеет ровно никакого значения, и мы конечно же недали бы и обола[16]за то, чтобы эти люди остались живыми, а негнили в земле, следовательно, если в любом деле для нас возникает даже самыймалый интерес, мы должны без всяких сожалений и раздумий предпочесть его,поскольку, если мы считаем себя людьми не глупыми и если это дело зависит отнас, следует извлечь из него всю пользу, не обращая внимания на то, что можетпри этом потерять наш соперник, ибо невозможно сравнить две вещи: то, чтокасается нас, и что касается остальных. Первую мы ощущаем физически, вторуюможем осознать только моральным образом, но моральные ощущения обманчивы —истинны лишь ощущения материальные. Так что шесть трупов не только не стоят двухсотлуидоров, но даже тридцати су было бы достаточно, чтобы их оправдать, так какэти тридцать су доставили бы нам удовлетворение, которое, как бы незначительнооно ни было, должно тем не менее порадовать нас больше, чем шесть убийств,которые в сущности почти нас не трогают, хотя, когда мы совершаем их, вызываютдовольно приятное, щекочущее ощущение, объяснимое естественной порочностьюлюдей, ибо, если хорошенько присмотреться, первым движением человеческой душивсегда остается радость при виде чужого несчастья и горя.