— Давай без драмы, а? Ну наглючило меня во сне, что жена… — вру я. — Вы же похожи.

Самому тошно это говорить. Но сейчас так будет лучше.

— Разве я грубо к тебе прикасался? Или слова "нет" не понял? Давай… Снимай это всё. И чай пойдём пить.

Бросаю взгляд на телефонный блокнот на стене. Приглядываюсь. Там записка от неё. Про деньги…

Ох ты, Господи…

В груди ноет.

— Правда? — заглядывает мне в глаза.

Ну, нет, конечно! Чушь это дичайшая. Если б я тебя с женой перепутал, ни за что бы не прикоснулся! А вылетела бы ты из моей постели со свистом.

Кривясь от отвращения, отворачиваюсь, ухожу на кухню.

— Правда.

Доливаю ей молока в горячий чай, как Арише.

Снегурка грустно смотрит в окно, зажав в пальцах конфетку.

И я ловлю ещё один опасный симптом у себя. Мне хочется перевернуть мир, чтобы не было этой вселенской грусти в её глазах.

— Не хочешь чай, иди спать, — злюсь на себя, а рычу на неё.

— Я здесь посижу… — крутит конфетку.

— Быстро спать! — рявкаю я.

Подпрыгивая на месте, оставляет конфету на столе и смывается.

И теперь я, засунув руки в карманы спортивных штанов, смотрю в это чертово окно ровно таким же взглядом. Но в мою честь никто переворачивать этот мир не станет.

Придётся самому за двоих…

Ася

Прохладный воздух холодит ноздри. Но я почти полностью укутана огромным одеялом. И это очень уютно.

Рядом глубокое равномерное дыхание Питбуля.

Расслабляет… Усыпляет… Хотя, внутреннее чутьё подсказывает, что время уже к обеду.

Но так не хочется возвращаться из снов в этот мир!

А снится мне Богдан. Во сне он не Питбуль, не мент и не Касьянов. А просто Богдан. И умеет улыбаться. Мне. И не говорит, что я ему не интересна. Говорит что-то другое… От чего щеки мои горят ярким пламенем!

Приоткрываю глаза от тихого шума со стороны кухни.

Если не он там, тогда… Булочка?

Там же газовая плита!

Выбираюсь из-под одеяла, хватаю халат и бегу босиком в кухню. Растерянно застываю под аркой.

Женщина.

Такая… Необычная.

В ярких оранжевых шароварах, тонком светлом свитере. На голове рыжий ёжик. В ухе массивная серьга в форме хранителя сновидений.

— З-здравствуйте… — шокированно заикаюсь я.

На плите шипит сковорода с оладьями.

— Здравствуйте! — поворачивается на мгновение.

Лет пятидесяти. Модельные очки в толстой тёмной оправе.

— А я как чувствовала… Надо идти! Что-то происходит. Венера в Тельце, знаете ли… Женщина обязательно должна случиться!

Что??

Встряхиваюсь, пытаясь проснуться получше. Потому что тётенька очень уж похожа на гостью из сновидений.

Я же практически голая!

Тяну футболку вниз, пытаясь прикрыть бёдра. С руки сваливается халат! Подняв, поспешно надеваю его на футболку.

— Садись… Садись, — кивает мне на стул тётенька.

Растерянно присаживаюсь к столу, бросаю взгляд в окно. Там собаки валяют друг друга в снегу. И призывно гавкают.

— А как Вы зашли?

— А я заговор знаю, — многозначительно поднимает она палец вверх. — Никакая собака не тронет, даже если она человек. Пей…

Подставляет мне стакан с молоком.

— Мне б этот заговор… — вздыхаю я, делая, глоток.

— А что — какая-то сука посмела? — поднимает удивлённо подведенные тонкие брови.

Давлюсь тёплым молоком.

— Плутон в сатулне! — радостно забегает на кухню Ариша.

— Оо… Козонька моя!

— А у нас — мама!

— Мама? — приспуская очки смотрит на меня с любопытством. — Мама — это уже серьёзно. А ну-ка… Тяни!

Протягивает мне неожиданно появившуюся в руках колоду карт Таро.

Моя рука зависает над ней.

— Так! — сердитое.

Все разворачиваемся.

Внушительный Касьянов в черных боксерах, с голым торсом и босиком.

— Это что такое?!

— Это — я! — изображает лёгкий реверанс тётенька.

— Алла Борисовна, опять Вы мракобесие разводите? — закатывает утомлённо глаза Касьянов. — Ну мы же договаривались!

— Тяни, — игнорируя его, смотрит мне в глаза она.

— Синичкина, не вздумай! Она — сумасшедшая.

Одергиваю руку, обескураженно оглядываясь на него.

— Ну нормально общались же, чего ты начинаешь, Богдан? — цокает Алла Борисовна. — Садись, я приготовила оладьи.

Отворачивается к плите.

Потянувшись, он щёлкает позвонками. Смущенно отвожу взгляд от его тела.

— Надеюсь, в этот раз в них нет никаких снадобий? — съедает он один оладушек из поставленной для меня тарелки.

— А зря ты иронизируешь, мой мальчик! Кошачий коготь — мощнейшее ведическое средство.

— Как — коготь?? — испуганно отодвигаю от себя эту тарелку.

Касьянов, ехидно улыбаясь, разводит руками.

Ариша, полив шоколадным топпингом, уплетает оладьи.

— Это кто? — шепчу я ему, стараясь не слишком пялиться на его брутальный торс.

— В наследство от бывшей жены мне осталась дочь и тёща. Тёща — несколько не в себе. Как она зашла?

— Она сказала — знает заговор от собак? — шепчу.

— Кого ты слушаешь? Собаки знают её, она приходит иногда. Я, видимо, забыл вчера закрыть на засов дверь в воротах.

— Она странная.

— Не то слово. Ешь.

— Я не хочу коготь! — морщусь я.

— Это трава такая.

— Ааа…

Богдан достаёт из холодильника тарелку с ветчиной.

— Ни в коем случае, — забирает Алла, Борисовна из его рук блюдце, унося его обратно. — В праздники благоприятны экадаши. Никакого мяса.

— Это птица! — морщится он.

— Будешь злобный как индюк!

Не сдержавшись фыркаю от смеха. Богдан бросает на меня свирепый взгляд.

Алла Борисовна снимает с себя фартук, поглядывая на часы.

Выкладывает перед нами три билета на новогоднее представление.

— Вот ты не веришь, Богдан. Всё ехидничаешь… А ты скажи мне, откуда я знала, что вас трое, м?