Мы садимся на первый ряд.

— А откуда Вы принца знаете?

— Это не я его. Это он меня. А что? — скашивает на меня взгляд. — Любите, барышня, принцев?

Свет гаснет.

— Когда сразу принц — это конечно приятнее, чем сначала жабу целовать в надежде на то, что она шкуру сбросит. Может же это просто обычная жаба, а не метаморф.

— Не понял сейчас. Жаба в ваших рассуждениях — это я?!

— Какой Вы мнительный. Просто так… о принцах рассуждаю. Вы же спросили!

На жабу он, конечно, не тянет. Хороший он, хоть и тяжёлый человек.

— Рот свой, короче… Как там было? — щёлкает он пальцами.

— "Замолчи", — подсказываю я.

— Вот.

На сцене фантасмагория. Что-то среднее между мультфильмом "Падал прошлогодний снег" и картиной Дали, где бедра и головы отдельно от тел. Сюжет не улавливается, но зрелищно!

Дети радостно визжат от летающих над головами приведений. Которых на длинных палках таскают в темноте одетые в чёрное люди. И машут ими как флагами на параде.

— Ныне и присно! — звучит со сцены.

Мне стыдно, но даже я не совсем понимаю, что бы это значило.

В середине спектакля стиравшая в тазу всё это время бабка выкидывает мокрую тряпку на сцену и плескает тазиком в зал.

Мы возмущенно вздрагиваем, ожидая получить водой в лицо. Визг! Первые ряды уворачиваются. Но тазик пуст.

— Господи… — не выдерживаю я, хватаясь за голову.

— А я говорил.

Булочка закатывается от смеха, радостно хлопая в ладоши, как и другая малышня.

— Ну им же нравится.

— Дети любят дичь, ничего не поделать.

Действо становится загадочнее, сцена темнеет.

Рефлекторно пальцы мои сжимаются на предплечье Касьянова.

Опять же сейчас что-нибудь внезапное произойдёт. Страшно представить — что!

На сцену крадётся человек, наряженный ёлкой. Сзади как консервные банки за псом, за ним волочатся коробочки с подарками.

Неожиданно ладонь Касьянова накрывает мою сверху. Перестаю видеть сцену. Но начинаю остро чувствовать запах его парфюма. В груди пульсирует от его этого жеста. Звуки отдаляются. Слепо пялюсь на сцену.

И мне кажется, он всё ближе и ближе… Веки мои смыкаются от остроты ощущений. Я зависаю в этой остроте, чувствуя, как гладит он мои пальцы. Тёплые губы неожиданно прикасаются к моему ушку. Вдохнув, замираю, забывая, как выдохнуть.

— Антракт, Синичка… — вкрадчиво.

Внизу живота трепещет. Сжимаю бёдра, пугаясь этих ощущений.

Свет разгорается. Перевожу на него смущенный взгляд.

— Как можно было уснуть под ЭТО? — скептически косится на меня.

Я не спала!

Но лучше пусть думает так.

Пожимаю плечами.

В холле Дед Мороз встречает детей небольшими подарочками. Заметив его, Ариша резко притормаживает, вцепляясь в моё платье.

— Неть!

Тащит сквозь толпу меня обратно к первому ряду.

Переглянувшись с Касьяновым, молча решаем переждать антракт в зале. Нас не выгоняют. Подозреваю, потому что тоже знают, что Касьянов зять режиссёра. А может еще по какой причине. Но в зале мы одни.

Ариша бегает по сцене. Я, опираясь на край сцены спиной, разглядываю развалившегося в кресле Питбуля. Взгляд скользит по бедрам, обтянутым брюками в… Морковка у него, понимаете ли! Закатываю от возмущения глаза.

Хмуро листает что-то в телефоне.

— Лобов? — настороженно уточняю я.

— Вот ведь пакость какая. Ну что ему в праздник заняться нечем? — оскаливается Касьянов.

Задумчиво смотрит в высокий потолок.

— Иди-ка сюда, Синичка. Сейчас мы его озаботим…

— Чем? — присаживаюсь рядом.

— Чем можно озаботить женатого мужика? Как режиссёр мне скажи.

— Жену с любовницей познакомить? — улыбаюсь неуверенно я.

— Ну вот и понималка заработала. Молодец, Синичка! Давай… — переключает что-то в телефоне. — Пиши его жене.

— Что писать-то?! — кручу в руках телефон.

— Пиши… Ну что пишут в таких случаях?

— Откуда мне знать?!

— Хм… Что вы с ним любите друг друга, и ты на пятом месяце.

— Что?!

— Давай! Симка анонимная. Пиши искренне, душевно. И фотку УЗИ приложи. Проси её слёзно мужа отпустить туда, где его больше любят! Напиши, что тебе семнадцать. А то как-то бестолково у него праздник проходит. Мы напрягаемся, а он нет.

А жена его, кстати, видела, что я вся заплаканная была и лицо у меня было разбито, когда застала нас дома. Но сделала вид, что верит ему. А на меня смотрела как на последнюю… вот ту, за которую меня Касьянов поначалу принял.

Закусив мстительно губу, пишу послание. Как там его? Геннадий Петрович?

"У нас с Генночкой будет долгожданный малыш… "

Получай фашист гранату!

*************************

— Мы не поблагодарим Аллу Борисовну, — кручу номерок в руках, стоя в фойе.

— Не слишком ли ты радеешь за постороннего человека?

— А она, может, единственная меня оладьями покормила со смерти бабушки, — строго смотрю на него.

— Ну, хорошо. За мной.

Беру за руку Булочку.

У входа в закулисье принц с букетом. Флиртует с двумя девушками.

— Прошу прощения… — уверенным движением Касьянов нахально вытягивает розу из его букета.

Тот растерянно прерывается на полуслове. Но Касьянов даже не оглядывается.

— Извините! — краснея шепчу одними губами, пробегая следом за Питбулем.

Хам! Ещё раз убеждаюсь я. Но уже как-то обречённо и без негатива.

Подумаешь, роза…

Ну вот, ты уже его и оправдываешь!

Мы проходим мимо той самой ёлки с подарками, что кралась в темноте. Сняв шляпу со звездой, она дымит у окна.

Богдан стучится в одну из дверей.

— Войдите! — вальяжно.

И мы входим. Алла Борисовна разворачивается на своём кресле от зеркала к нам лицом.

— Плутон! — бежит Булочка, запрыгивая к ней на колени.

— Это был фурор! — тянет ей розу Богдан.

— В следующий раз, мой мальчик, — забирает из его рук розу, — Я бы предпочла трупу что-нибудь живое.

— Не вопрос, подарю Вам рыбку. Наскучит, пожарите.

— Паяц! — фыркает она. — Кстати… ты можешь привезти на новогоднюю ночь ко мне Арину.