- Анжела, мне звонил твой продюсер, - тихо сказала ЮлияНиколаевна.

- Да? И чего? - Анжела рассеянно накрутила на палец уголокплатка.

- Он звонил мне домой в половине четвертого ночи,-уточнилаЮля.

- Кто, Генка?! - Певица тут же вскочила, платок и очки упалина пол. - Очень интересно. И что он вам сказал?

- Он требовал, чтобы я не общалась с журналистами и ни с кемне обсуждала ваши проблемы. Знаете, Анжела, я боюсь, вам придется обратиться кдругому врачу.

Девушка несколько секунд молча глядела на Юлию Николаевну.Рот ее приоткрылся, глаза налились слезами. Наконец она произнесла изменившимся,хриплым голосом:

- Простите. Я сейчас. Я на минутку, - и вылетела изкабинета, оставив на полу черный комок платка и очки.

Юля встала, подняла все это, положила на стул, отправилась вмаленькую смежную комнату, открыла окно и закурила. Медсестра Вика села рядомна подоконник.

- Юлия Николаевна, вы что, серьезно хотите от нееотказаться?

- Хочу. Я всего лишь согласилась ей помочь, а мне сталиугрожать. Зачем мне это нужно?

- Интересно, где этот продюсер взял ваш домашний телефон?Может, вы его Анжеле давали?

- Разумеется, нет.

- Мамонов не мог?

- Ни в коем случае, ты же знаешь, это один из железныхзаконов нашей клиники: свой домашний номер врач может дать пациенту сам, еслизахочет. Но больше никто.

- Кошмар, - Вика покачала головой и выпустила несколькоаккуратных колечек дыма, - вы Мамонову сказали?

- Нет еще. Думаю, он меня поймет.

- Она очень талантливая, - осторожно заметила Вика, - вокругнее много всяких психов. Может, она вообще ни при чем?

- Может и ни при чем. Не знаю.

В дверь постучали. Юля загасила сигарету и вернулась вкабинет. Анжела вошла вместе с маленьким, круглым и совершенно лысым мужчиной.

- Вот, я его привела! Это Гена, мой продюсер. Он вам незвонил.

- Абсолютная правда,- энергично закивал толстяк, - в четыречаса утра я спал как убитый. Никогда, никому я не стал бы звонить в такоевремя. Я что, сумасшедший? А главное, откуда я мог узнать ваш номер, если доэтой минуты понятия не имел, как вас зовут?

У Гены был необыкновенно высокий фальцет, говорил онторопливо, взахлеб, с частым придыханием. С такими голосовыми даннымипрактически невозможно сымитировать бархатный начальственный бас. ЮлияНиколаевна убедилась, что ночью беседовала с другим человеком.

- Кто же, в таком случае, мне звонил? - спросила она,переводя взгляд с продюсера на Анжелу.

- Мы это выясним, - решительно заявила певица, - клянусь,такое больше не повторится. Вы только не отказывайтесь от меня, пожалуйста.

В этот момент дверь открылась и в кабинет по-хозяйски вошелМамонов. Он успел услышать последнюю фразу и спросил елейным голосом:

- Что, Юлия Николаевна, у нас опять проблемы?

- Добрый день, Петр Аркадьевич, - широко улыбнулась Юля, -да, у нас возникли некоторые проблемы.

Она рассказала о ночном звонке, а продюсер Гена еще разсообщил, что кто-то другой назвался его именем.

Мамонов выслушал, хмурясь и озабоченно кивая, откашлялся ипроизнес:

- Да, неприятно. Однако это вовсе не повод, чтобы отказатьчеловеку в лечении.

- Такое больше не повторится, - мрачно отчеканила Анжела, -вас, Юлия Николаевна, никто не побеспокоит. Если вы мне сейчас откажете, я небуду жить. Я не знаю, как жить с такой рожей.

За десять лет работы в пластической хирургии Юлия Николаевнанаучилась различать, когда угроза покончить с собой из-за дефектов внешностивсего лишь угроза, а когда человек действительно готов умереть. В случае спевицей Анжелой речь шла не об увеличении груди или изменении формы носа, а ореальном уродстве, с которым в двадцать два года действительно невозможносмириться.

Все смотрели на доктора Тихорецкую. Она молчала. Конечно,можно просто забыть о безобразном ночном звонке и сегодня же начать готовитьдевочку к первой операции. Это будет правильно, и в общем Юля уже готова быласказать свое "да". Но что-то мешало.

- Я не единственный хирург-косметолог, - произнесла она,чувствуя, что тянет время, и с трудом понимая, зачем это делает, - неединственный и далеко не самый лучший.

- Не кокетничайте, - поморщился Мамонов, - решайте - да илинет.

- Да, - сердито рявкнула Юля.

Полковник ФСБ Михаил Евгеньевич Райский появился в квартиреГерасимовых ровно через час после того, как Владимир Марленович позвонил ему.По телефону он ничего объяснять не стал, просто сказал: "Миша, у менябеда, нужна твоя помощь".

Они не виделись года полтора, и полковник заметил, каксильно изменился его бывший начальник. Еще недавно он выглядел крепкимспортивным стариком, играл в теннис, бегал по утрам, любил попариться в баньке.Теперь стал рыхлым, вялым, кожа приобрела нехороший землистый оттенок, подглазами набухли темные мешки и глаза глядели так уныло, что хотелось отвестивзгляд.

- Здравствуй, Миша,- генерал слабо обнял его и повел вгостиную, где молодая застенчивая домработница Оксана накрывала кофейныйстолик.

- А где Наталья Марковна? - спросил Райский, усаживаясь вглубокое кресло и закручивая кренделем свои длинные тощие ноги.

- В спальне. Приболела,- отрывисто ответил генерал.

- Что такое? Опять астма?

- Да, был очень острый приступ. Но сейчас, слава Богу,заснула.

- А вы сами как себя чувствуете?

- Ох, Миша, не спрашивай, - вздохнул генерал, - ну как ямогу себя чувствовать, если моему драгоценному засранцу прицепили взрывчатку кднищу машины?

Горничная Оксана налила полковнику крепкий кофе, генералужидкий чай с мятой и бесшумно удалилась. Несколько секунд оба молчали. Райскийосторожно пригубил кофе, кинул в рот шоколадную конфету. Он уже понял, чтозасранец Стас Герасимов, единственный сын генерала, уцелел. В противном случаевсе в этом доме выглядело бы не так обыденно и старик разговаривал бы совсеминаче.

- На взрыв наши выезжали или милиция? - спросил Райский,дожевав конфету.