- Сейчас ничего нельзя считать ерундой! Все важно, абсолютновсе! Ты поняла меня, Наташа?! - закричал генерал и поднялся с кресла.

- Володя, ты же терпеть не можешь, когда я делюсь с тобойвсякими бабскими разговорами, - жалобно простонала Наталья Марковна, - мыпросто болтали с Оксаной на кухне. Она показала мне какой-то дурацкий журнал,там сплошные сплетни. - На пороге появилась домработница с подносом, и НатальяМарковна обрадовалась: - Оксана, детка, у тебя сохранился тот журнал, гдефотография Стаса рядом с лысой певичкой?

- Я не помню, - испуганно пролепетала девушка, - вот кофе ичай для вас, - она поспешно поставила поднос на стол.

Генерал тронул ее за руку и попросил:

- Пожалуйста, попытайся вспомнить. Ты ведь знаешь, какая унас беда и должна понимать, что сейчас все важно. Абсолютно все. Что за певица?В каком журнале был снимок?

- Ладно, ладно, я попробую,- Оксана уставилась в потолок и,помолчав несколько секунд, выпалила. - Журнал называется "Короче".Там был фоторепортаж с какой-то клубной тусовки. На одной фотографии певицаАнжела со Станиславом Владимировичем, их засняли в довольно неприличной позе, итам еще подпись такая, ужас. Мне даже неудобно рассказывать.

- Давай, не стесняйся! - мрачно подбодрил ее генерал.

- Ну понимаете, ее рука у Станислава Владимировича междуног, на ширинке, и написано вроде это: народу было много, места мало, и певицеАнжеле пришлось оберегать самое ценное, что есть у ее новой любви, упредпринимателя Стаса Герасимова. - Бедная девушка, пока произносила это,покраснела до слез и старалась ни с кем не встретиться глазами.

- Да, да, - грустно кивнула Наталья Марковна, - там именнотакой текст.

- У тебя сохранился журнал?- спросил Владимир Марленович.

- Нет. Он старый, еще февральский. Я его выкинула. Я вообщетаких журналов не читаю, просто случайно купила в метро, из-за телепрограммы,увидела снимок и принесла Наталье Марковне показать. Вы, Наталья Марковна, самимне сказали: выкинь эту мерзость.

- Да, конечно, - кивнула генеральша, - я так сказала.Спасибо, деточка.

Оксана побежала вон из гостиной, но генерал окликнул ее:

- Погоди, сядь и расскажи, что за певица.

Девушка поплелась назад, неловко опустилась на краешеккресла:

- Ну я не знаю, я не особенно увлекаюсь попсовой эстрадой.Просто певица и все. Их столько сейчас... Эта Анжела, она вроде совсем молодая,ей лет двадцать, наверное. Голос ничего, есть пара неплохих клипов. Говорят, еекакой-то чеченец раскрутил, то есть вложил деньги в ее первые клипы, но провсех звезд что-нибудь такое говорят...

- Чеченец? - прошептала Наталья Марковна. - Господи, теперьвсе понятно!

- Что тебе понятно?! - взревел генерал. - Тут сидят двапрофессионала, а ты лезешь со своим идиотским "понятно"!

- Володя, почему ты на меня кричишь? - тихо спросила НатальяМарковна. Давай-ка выпей валерьяночки. Миша, вы извините его, он устал и нездоров, обратилась она к Райскому. Тот рассеянно кивнул в ответ.

Последние несколько минут он сидел молча, перестал задаватьвопросы и только слегка покачивал ногой. Свет лампы отражался в стеклах егоочков, и никто не видел, как застыли его светлые глаза, как резко сузилисьзрачки.

Генерал открыл рот, чтобы крикнуть еще что-то, но тутраздался тяжелый грохот. От порыва ветра хлопнула балконная дверь, и большоезеркало соскользнуло с деревянной основы. Осколки с грохотом хлынули наантикварный комод, сбивая с него шкатулки, вазочки, статуэтки.

Первым опомнился полковник. Он встал, оглядел гладкуюполированную доску и покачал головой:

- Удивительно, как это раньше не произошло. Стекло держалосьна нескольких каплях клея и даже не было закреплено рамой. Ну и халтура!

Генерал и генеральша сидели оглушенные, притихшие. Оксанакинулась в кухню за веником.

- Наталья! Не смей! - вдруг закричал Владимир Марленовичтак, что зазвенели подвески люстры. - Прекрати сейчас же! Я запрещаю тебе!

- Что, Володя, что ты мне запрещаешь? - испуганнопрошелестела Наталья Марковна.

- Думать об этом запрещаю! - у генерала тряслись щеки ивздыбился седой пушок на лысине.- Не верь! Глупости! Предрассудки! Бабьесуеверие! Поняла? Повтори!

- Да, Володенька, да. Я не буду, - тихо всхлипнулагенеральша, - глупости, бабье суеверие.

* * *

Настал день, когда костыли сменили на палку, выдаликроссовки и спортивный костюм. Сергей впервые вышел на свежий воздух и,опираясь на палку, прошагал около сотни метров по узкой асфальтовой тропинкевдоль бетонного забора. Забор был высокий, по верху шло три слоя колючки. Задеревьями Сергей заметил четыре новеньких финских домика. Сам госпитальпредставлял собой трехэтажную кирпичную коробку. Рядом стояла точно такая жекоробка, но украшенная антеннами и тарелками спутниковой связи.

Кругом был лес, он потихоньку оживал, наливался зыбкимобманчивым теплом и бледными предвесенними красками. Земля все еще была покрытамутной зернистой коркой старого снега. На редких подсохших проталинах, какиспуганные призраки, дрожали под ветром мертвые стебли прошлогодней травы. Днибыли еще по-зимнему ледяные, мрачные, но по утрам и в сумерках прояснялось,выплывало солнце, и Сергей вскидывал к нему лицо, закрывал глаза, жадно ловилпервые теплые лучи.

Совсем близко слышался мерный гул электрички, и ему сталоказаться, что секретный объект за бетонным забором значительно ближе к Москве ивовсе это не граница области. Но он уже знал, что никого ни о чем нельзяспрашивать, и привык молчать.

С каждым днем он чувствовал себя все лучше. Отправляясь наутренние прогулки, он стал забывать палку. Он удивительно быстро шел напоправку. Вскоре прогулки сменились пробежками. Из госпитального бокса егопереселили в финский домик, где кроме него жило еще пять человек, каждый вотдельной комнате. Знакомясь, они называли свои имена, но не сообщали фамилий изваний. Сергей знал, что ребята эти- кадровые офицеры ФСБ и здесь простоотдыхают, поправляют здоровье после ранений.

Вместе со всеми Сергей качал мышцы на тренажерах, стрелял втире, бегал, прыгал, парился в сауне. Он изматывал себя физически и старался недумать ни о прошлом, ни о будущем. Но однажды ночью он проснулся в холодномпоту от собственного крика и обнаружил, что уже не лежит на койке под одеялом,а стоит посреди комнаты и рука его занесена для смертельного удара. Ещесекунда, и он расшиб бы ребром ладони деревянную раму приоткрытого окна. Окнопоскрипывало от легкого ветра, в стекле причудливо отражались тяжелые сосновыеветви, подсвеченные полной луной.