Простаков подошел к мраморному постаменту, на котором лежалфолиант в роскошном бархатном переплете. Эраст Петрович полагал, что этореквизит из какого-нибудь спектакля, а это, оказывается, был молитвенниктеатрального искусства.

– Вот, – Штерн стал перелистывать страницы, исписанныеразными почерками. – В основном, конечно, пишу я. Излагаю свои заметки потеории театра, заношу впечатления от сыгранного спектакля. Но немало ценноговписывают и другие. Послушайте-ка, это Ипполит Смарагдов: «Спектакль подобенакту страстной любви, где ты – мужчина, а публика – женщина, которую надобнодовести до экстаза. Не сумел – она останется неудовлетворенной и сбежит к болеепылкому любовнику. Но коли преуспел, она пойдет за тобою на край света». Вотслова настоящего героя-любовника! Потому и поклонницы вопят под окнами.

Красавец Ипполит картинно поклонился.

– Здесь и остроумное встречается, – перелистнул ещенесколько страниц Штерн. – Смотрите, Костя Ловчилин нарисовал. Сверху надпись:«Вошли в ковчег Ной с чадами, а также звери земныя по роду, и скоты по роду, игад движущийся на земли, и птица пернатая, мужеский пол и женский». И мы всеизображены очень похоже. Вот я с моими «чадами», Элизой и Ипполитом, вотгранд-дама с Разумовским в виде благородных зверей, вот «скоты» – сам Костя сСерафимой Клубникиной, вот наши злодей и злодейка пресмыкаются по земле, вот«птицы пернатые» – филин Вася и колибри Зоенька, а Девяткин изображен вкачестве якоря!

Шустров серьезно рассматривал шарж.

– Еще есть перспективный жанр кинематографии – анимированныйрисунок, – сказал он. – Это картинки, только движущиеся. Тоже надо будетзаняться.

– Эй, кто-нибудь, дайте ручку и чернильницу! – велел НойНоевич и начал выводить на пустом листе торжественные письмена.

Все сгрудились, заглядывая ему через плечо. Подошел иФандорин.

Сверху на странице было типографским способом напечатано:

6 (19) СЕНТЯБРЯ 1911 ГОДА, ПОНЕДЕЛЬНИК.

«День независимости, обретенной благодаря феноменальномувеликодушию благороднейшего А. Т. Шустрова: праздновать ежегодно!» – написалШтерн, и все троекратно прокричали «Виват!».

Хотели снова накинуться на благодетеля с поцелуями ирукопожатиями, но тот проворно отступил к двери.

– Должен быть в пять часов на заседании городской думы.Важный вопрос – пускать ли гимназистов на вечерние сеансы в электротеатры. Этопочти треть потенциальной аудитории. Откланиваюсь.

После его ухода актеры еще какое-то время повосторгались,потом Штерн приказан рассаживаться. Все разом умолкли.

Предстояло важное: объявление новой пьесы и, самое главное,распределение ролей. Лица сделались напряженными; с одинаковым выражением, вкотором смешивались подозрительность и надежда, артисты смотрели на руководителя.Спокойнее других выглядели Смарагдов и Альтаирская-Луантэн, им можно было небояться невыигрышных ролей. Но все же и они, кажется, волновались.

Вернувшись на свой наблюдательный пункт, Фандорин тожеизготовился, вспомнил слова Ноя Ноевича, что именно в этот момент привычные кпритворству лицедеи раскрывают свое истинное «я». Возможно, картина сейчаспрояснится.

Известие о том, что труппе предстоит играть «Вишневый сад»,энтузиазма не вызвало и обстановки не разрядило.

– А поновее ничего не сыскалось? – спросил Смарагдов, инекоторые кивнули. – На что нам драмотборщик, – показал премьер на Фандорина, –коли мы опять берем Чехова? Поживей бы что-нибудь. Позрелищней.

– Где я вам возьму новую пьесу, чтобы там были хорошие ролидля каждого? – засердился Ной Ноевич. – А «Сад» отлично раскладывается надвенадцать партий. Сюжет публике известен, это правда. Но мы возьмемреволюционностью трактовки. О чем, по-вашему, пьеса?

Все задумались.

– О торжестве грубого материализма над бесполезностьюкрасоты? – предположила Альтаирская.

Эраст Петрович подумал: «Она умна, это замечательно». НоШтерн не согласился.

– Нет, Элизочка. Эта пьеса о комизме интеллигентскогобессилия и еще о неотвратимости смерти. Это очень страшная пьеса с безысходнымконцом, и притом очень злая. А комедией она называется, потому что судьбабезжалостно потешается над человеками. Здесь у Чехова, как обычно, всенамеками, да полутонами. Мы же доведем каждую недомолвку до полной ясности. Этобудет античеховская постановка Чехова! – Режиссер все больше воодушевлялся. – УЧехова в этой драме нет конфликта, потому что во время написания автор былтяжело болен, у него уже не оставалось сил бороться – ни со Злом, ни соСмертью. Мы с вами воссоздадим Зло во всеоружии. Оно станет главным двигателемдействия. При чеховской многослойности образов и смыслов подобная интерпретациявполне позволительна. Мы придадим психологической размытости персонажейопределенность, как бы наведем на фокус, обострим, разделим на традиционныеамплуа. В этом и будет состоять новаторство!

– Гениально! – вскричал Мефистов. – Браво, учитель! А ктоглавный носитель Зла? Лопахин? Погубитель вишневого сада?

– Ишь чего захотел, – усмехнулся Смарагдов. – Лопахина емуподавай.

– Носитель Зла – конторщик Епиходов, – ответил «злодею»режиссер, и Мефистов сник. – Этот жалкий человечек – олицетворение пошлого,мелкого зла, с которым каждый из наших зрителей встречается в жизни гораздочаще, чем со Злом демонического размаха. Но дело не только в этом. Епиходов ещеи ходячий Знак Беды – притом с револьвером в кармане. Его прозвище «22несчастья». Когда несчастий так много, это страшно. Епиходов – вестникразрушения и смерти, бессмысленной и беспощадной. Недаром персонажи повторяютзловещим рефреном: «Епиходов идет, Епиходов идет». И вот он бродит где-то засценой, перебирая струны своей «мандолины». У меня она будет исполнятьпохоронный марш.

– А кто из женщин несет Зло? – спросила Лисицкая. Штернусмехнулся.

– Нипочем не догадаетесь. Варя, приемная дочь Раневской.

– Как это? Она такая славная! – поразился Простаков.

– Вы плохо читали пьесу, Васенька. Варя – ханжа. Собираетсяуйти на богомолье или в монастырь, а сама кормит божьих странников однимгорохом. Ее обычно играют скромной, самоотверженной труженицей, а какая она кчерту труженица? Экономка, приведшая имение с роскошным вишневым садом кразорению и гибели. Единственная светлая нота в пьесе – это робкая попыткасближения Пети с Аней, но Варя не дает этому ростку расцвести, она все времяначеку. Потому что в царстве Зла и Смерти нет места живой Любви.