Сюзанна отправляется помогать с гигантским снеговиком, а я смотрю, как Майя летит с горки на маленьких санках.

У подножия горки располагается небольшое футбольное поле, наполовину покрытое льдом.

– Наш замечательный родительско-учительский комитет заливает каток, – объясняет Сюзанна, проследив, чтобы все части туловища гигантского снеговика были на месте. – Он еще не готов, но, если сохранится морозная погода, каток закончат со дня на день. Мы надеемся в четверг на уроке физкультуры покататься на коньках.

Я едва верю своим ушам и глазам. Тринадцать лет жизни в США приучили меня постоянно оценивать ситуацию с юридической точки зрения. Я привыкла подписывать бесконечные отказы от претензий: записываясь на занятия йогой, отпуская дочь на экскурсию, оставляя своего лабрадора в приюте для животных, – чтобы подтвердить, что моя собака умеет плавать и не утонет в собачьем бассейне глубиной 10 сантиметров. Я знаю, что для какого-нибудь адвоката, специализирующегося на исках по возмещению личного ущерба, сочетание скользкой твердой поверхности, острых коньков, скорости и маленьких детей было бы равноценно капле крови в воде для акулы. Тем не менее никто не предлагал подписывать никаких отказов, даже табличек с правилами поведения на катке я не заметила и уж тем более не услышала ни слова о юристах. Как школа справлялась с такой ответственностью? А с травмами? Ведь в американской школе Майи выходить на обледеневший асфальт было строго verboten (запрещено). Но в Швеции не просто разрешали детям кататься на коньках во время перемены, но и включали этот вид деятельности в школьную программу.

– Травмы случаются очень редко. У нас есть определенные правила, и дети стараются их соблюдать, – объясняет Сюзанна, словно прочитав мои мысли. – Мы постоянно напоминаем им про шлемы, и они знают, что нельзя кататься на санках или коньках, пока на улицу не вышел кто-то из взрослых.

– А если что-то случится? – не унимаюсь я.

– Все школьники имеют государственные полисы страхования от несчастных случаев. Но на самом деле ничего серьезного у нас не случается.

На этом тема была исчерпана.

После перемены дети выполняют индивидуальные задания в зависимости от того, по какому предмету они отстают. Кто-то читает, кто-то пишет в своих тетрадях. Как и в моем втором классе около тридцати лет назад, дети заняты какими-то проектами, а учителя побуждают их планировать свою деятельность и нести ответственность за работу. Появилась и новая практика – интегрировать в традиционные уроки движение и физическую деятельность. Например, для обучения математике используются карточки с заданием отбить мяч определенное количество раз или сосчитать шаги до противоположного конца кабинета.

– Мы стараемся вносить разнообразие в расписание, чтобы дети не сидели весь день на месте, – говорит Сюзанна.

Некоторые уроки, такие как изобразительное искусство, естествознание и физическая культура, иногда проводятся на улице. Дети учатся, гуляя по лесу, а движение младшим школьникам крайне необходимо. Катрина, отвечающая за экологическое образование в школе, считает, что на природе предметы вроде математики и физики наполняются жизнью, чего в кабинете добиться сложнее.

– С шестилетками мы собирали палочки и сравнивали их длину, находили самую длинную и самую короткую, – рассказывает она. – На уроках естествознания с детьми постарше мы знакомились с понятием трения, сравнивая разные способы спуска с горы: на вощеной ткани, на пластиковых санках, на рифленой подошве и т. д. Не следует ограничиваться голой теорией, если ее почти всегда можно проверить на практике.

Швеция меняется не только к лучшему. Многолетние низкие результаты тестов PISA, оценивающих знания пятнадцатилетних школьников из разных стран по математике, чтению и естественным наукам, вызвали недовольство и привели к череде хаотичных экспериментов в шведской системе образования. Как следствие, усилился акцент на тестированиях. Если в мое время до восьмого класса дети не писали ни одного государственного стандартизированного теста, то сейчас их дают в третьем, шестом и девятом классах.

– Мне кажется, тесты оставляют нам меньше времени непосредственно на обучение, хотя мы и без них знаем, какие успехи делает каждый ребенок, – говорит Сюзанна, повторяя жалобы многих американских учителей. – Но мы стараемся не ограничиваться подготовкой к тестам и продолжаем заниматься по своей обычной программе.

В 11 часов утра дети прерываются на обед. Следующий урок начинается в полдень, то есть у школьников остается еще от тридцати до сорока минут, чтобы поиграть на свежем воздухе – в зависимости от того, как быстро они расправятся с едой.

– Дети всегда ходят на улицу во время перемены? – спрашиваю я у Сюзанны, когда мы снова стоим на школьном дворе и наблюдаем за носящимися по белоснежному ковру детьми.

Немного удивившись, она отвечает:

– Да, конечно. Они всегда на улице, если только там не снежная буря. Тогда прогулки становятся слишком опасными.

Во время перерыва на обед с затянутого тучами неба снова начинает падать мокрый снег, и в зазоры между пуховиком и теплыми штанами проникает холодный сырой ветер. Мне трудно себе представить, чтобы школа Майи в Индиане была открыта в такой день. И с еще меньшей вероятностью дети пошли бы гулять на улицу, ведь они могли бы промокнуть, замерзнуть или поскользнуться на дорожке. Именно из-за таких погодных условий люди начали бы проклинать зиму, предрекать грядущий снежный апокалипсис, прогуливать работу и впадать в спячку. Но в маленьком шведском городке учителя первого и второго классов сочли их прекрасным поводом для того, чтобы и последний урок провести на улице, устроив детям легкое начало нового полугодия. На мой вопрос, не пострадает ли учебный план из-за дополнительной прогулки, Сюзанна отвечает:

– Конечно, мы должны отводить определенное количество часов теоретическому обучению и у нас есть свои академические цели, – после чего с легкой иронией добавляет: – Но сегодня мы решили воспользоваться чудесной погодой. Я так рада, что выпал снег; очень надеюсь, что он задержится надолго.

После обеда – на последнем уроке – возобновляется катание на санках. Майя и трое мальчишек решают спуститься с горки вчетвером на одних санках, отчего их транспортное средство становится похожим на опасно перегруженный тайский тук-тук. Чтобы усложнить себе задачу, старшие дети соорудили большой снежный сугроб посреди склона, в который эти перво– и второклашки теперь стараются врезаться. По дороге вниз они друг за другом сваливаются с санок, визжа от страха и восторга. Ни разу им не удается съехать вниз в полном составе. И ни разу я не видела, чтобы взрослые пытались прекратить их опасные игры.

С горечью вспоминаю бедную учительницу из Индианы, которой всю перемену приходилось напоминать детям, чего им делать нельзя, и не могу не думать о том, насколько в Швеции все иначе.

– Я считаю, мы должны разрешать им некоторый риск. Дети так учатся. Это их метод проб и ошибок: они что-то пробуют, и, если не получается, ищут другой способ. Взрослому не всегда легко смотреть на это со спокойной душой, потому что инстинктивно хочется вмешаться. Но, несмотря на кажущийся хаос, на самом деле дети достаточно хорошо умеют сами присматривать друг за другом, – говорит Лиза, одна из дежурящих на перемене учителей, наблюдая за Майей и ее новыми друзьями на вершине горки.