Мне стало ее жаль. Презрение, с каким семья Леонидисговорила о ней, их старание убедить себя, что убийство – дело ее рук, все ихповедение показалось мне сейчас просто бесчеловечным. Одинокая, беззащитная,затравленная женщина…

– А если не я, так они думают на Лоуренса, – продолжала она.

– Да, а что насчет Лоуренса?

– Мне ужасно жалко его. Он такой хрупкий. На войну он идтине мог. И не потому, что он трус, а потому, что чувствительный. Я стараласьподбадривать его, старалась, чтобы ему у нас было хорошо. Ему приходится учитьэтих ужасных детей. Юстас вечно над ним насмешничает, а Жозефина… Ну, вы еевидели. Сами знаете, что это такое.

Я признался, что еще не видел Жозефины.

– Мне иногда кажется, что у девчонки не все винтики наместе. Вечно подкрадывается, подслушивает, и вид у нее такой странный… У меняот нее мурашки по спине бегают.

Мне вовсе не хотелось обсуждать Жозефину. Я вернулся кЛоуренсу Брауну.

– Кто он такой? – спросил я. – Откуда он взялся?

Вышло это у меня грубовато. Она покраснела.

– Он, собственно, ничего собой не представляет. Как я… Кудаже нам против них всех!

– Вам не кажется, что вы впадаете в излишнюю панику?

– Нет, не кажется. Они хотят представить все так, будто этоЛоуренс убил или я. И главный полицейский на их стороне. Куда уж мне.

– Не надо взвинчивать себя, – посоветовал я.

– А что, если это кто-то из них убил? Или кто-то чужой? Иликто-нибудь из слуг?

– Пока не находится мотива.

– Ах, мотива! А у меня какой мотив? Или у Лоуренса?

Чувствуя себя не очень ловко, я пробормотал:

– Они могут, как я понимаю, предполагать, что вы и Лоуренс…э-э-э… влюблены друг в друга… и хотите пожениться.

Она выпрямилась на диване:

– Как бессовестно предполагать такое! И это неправда! Мыникогда друг другу ни словечка про это не сказали. Мне было его жаль, и ястаралась его подбодрить. Мы просто друзья, вот и все. Вы мне верите, скажите,верите?

Я ей верил. То есть я верил, что они с Лоуренсомдействительно, как она говорит, просто друзья. Но я также полагал, что, бытьможет, сама того не сознавая, она любит молодого человека.

Обдумывая эту мысль, я спустился вниз с намерением найтиСофию. Как раз когда я собрался заглянуть в гостиную, из дверей в концекоридора высунулась ее голова.

– Привет, – сказала София. – Я помогаю няне готовить ленч.

Я уже двинулся в ее сторону, но она вышла в коридор, закрылаза собой дверь и, взяв меня за руку, завела в пустую гостиную.

– Ну, – произнесла она, – ты видел Бренду? Что ты о нейдумаешь?

– Откровенно говоря, мне жаль ее.

София иронически подняла брови.

– Понятно, – проронила она. – Значит, ты поймался на ееудочку.

Я почувствовал досаду.

– Просто я способен взглянуть на все под ее углом зрения, аты, очевидно, нет.

– На что – на все?

– Положа руку на сердце, София, кто-нибудь в семье вел себяс нею любезно или хотя бы корректно за все ее пребывание здесь?

– Нет, разумеется. С какой стати?

– Да хотя бы из обыкновенного христианского человеколюбия.

– Боже, какой высокоморальный тон! Видно, Бренда неплохосыграла свою роль.

– Право, София, ты как-то… не знаю, что на тебя нашло.

– Просто я веду себя честно и не притворяюсь. Ты, по твоимсловам, можешь встать на ее точку зрения. Ну а теперь встань на мою. Мне ненравятся молодые женщины, которые сочиняют историю обманутой любви и, пользуясьэтим, выходят замуж за очень богатого старика. Я имею полное право не любитьэтот тип молодых женщин, и не существует ни малейших причин, почему я должнаделать вид, что они мне нравятся. И если бы эту историю изложить объективно набумаге, то и тебе такая молодая особа не понравилась бы.

– А она сочинила историю?

– Какую? О ребенке? Не знаю. Я лично думаю, что да.

– И тебя возмущает, что деда твоего провели и он попался наэту историю?

– Ох нет, дед не попался, – засмеялась София. – Дедушкуникто не мог провести. Бренда ему была нужна. Ему хотелось изобразить Кофетуа ижениться на нищенке.[4] Он отлично знал, что делает, и замысел его удался какнельзя лучше. С точки зрения деда, его брак полностью оправдал себя – как ипрочие его деловые операции.

– А идея нанять в качестве домашнего учителя Лоуренса Браунатоже оправдала себя? – иронически осведомился я.

София сосредоточенно свела брови:

– Ты знаешь, я не уверена, что это не было сделано сумыслом. Ему хотелось, чтобы Бренда была счастлива и не скучала. Возможно, ондогадывался, что драгоценности и платья – еще не все. Он подозревал, что ейможет не хватать чего-то нежно-романтического. Возможно, по его расчетам,кто-то вроде Лоуренса Брауна, кто-то абсолютно, так сказать, ручной, и есть то,что надо. Нежная дружба двух душ, окрашенная меланхолией, должна была помешатьБренде завести настоящий роман с кем-то на стороне. Да, я не исключаю такоговарианта, дед вполне был способен изобрести нечто в таком духе. Он, должна тебесказать, был дьявольски хитер.

– Судя по всему, да, – согласился я.

– Он, очевидно, не мог предвидеть, что это приведет кубийству… И именно поэтому, – София заговорила с неожиданной страстностью, –именно по этой причине я не думаю, как бы мне этого ни хотелось, что она пошлана убийство. Если бы она задумала убить деда – или они замыслили это вместе сЛоуренсом, – дед знал бы об этом. Тебе, наверное, кажется это надуманным…

– Признаюсь, да.

– Ты не был с ним знаком. Уж он бы не стал способствоватьсобственной смерти! Но таким образом – мы наталкиваемся на стену.

– Она напугана, София, – сказал я, – очень напугана.

– Старший инспектор Тавернер и его веселые молодцы? Да, этимогут нагнать страху. Лоуренс, я полагаю, в истерике?

– В самой натуральной. Отвратительное зрелище. Не понимаю,чем такой мужчина может понравиться женщине.