– Не понимаешь, Чарльз? А между тем у Лоуренса есть своймужской шарм.

Я не поверил своим ушам:

– У этого хилого типа?

– Почему мужчины считают, что для противоположного полапривлекателен только пещерный человек? У Лоуренса своя привлекательность,только тебе этого не понять. – Она бросила на меня пытливый взгляд. – Я вижу,Бренда глубоко запустила в тебя коготки.

– Не говори пустяков. Она, в сущности, даже не хороша собой.И вовсе она не…

– Не обольщала тебя? Нет, но била на жалость. Ее нельзяназвать красивой, она, безусловно, не отличается умом, но у нее есть одновыдающееся свойство: она умеет сеять смуту. Она уже посеяла смуту между нами.

– София! – Я пришел в ужас.

София направилась к двери:

– Забудь, Чарльз. Ленч не ждет.

– Я пойду с тобой, помогу.

– Нет, ты останешься здесь. Джентльмен на кухне?!Представляю, что было бы с няней!

– София! – окликнул я ее, когда она уже выходила.

– Ну что?

– Кстати о прислуге. Почему в доме ни внизу, ни наверхуникого нет? Какой-нибудь особы в переднике и наколке, которая открывала быдверь?

– У дедушки была кухарка, две горничные и камердинер. Онлюбил, чтобы были слуги. Он, естественно, платил им уйму денег, поэтому находилих всегда с легкостью. Роджер и Клеменси держат только приходящую прислугу дляуборки, живущую они не любят, вернее, Клеменси не любит. Если бы Роджер неподкреплялся как следует ежедневно в Сити, он бы умер с голоду. Для Клеменсипища – это салат, помидоры и сырая морковь. У нас время от времени появляютсяслуги, но потом мама закатывает очередную сцену, и они отказываются от места.После чего начинается период приходящей прислуги, а потом все начинаетсясначала. Сейчас у нас приходящая. Няня – явление постоянное и выручает в критическихситуациях. Ну вот, теперь ты в курсе.

София ушла. А я опустился в одно из больших обитых парчойкресел и предался размышлениям.

Там, наверху, я видел события под углом зрения Бренды.Сейчас, здесь, мне стала ясна позиция Софии. Я всецело признавал справедливостьточки зрения Софии, иначе говоря, семьи Леонидис. Их приводило в негодованиеприсутствие в доме чужой, которая проникла туда с помощью нечестных, как онисчитали, средств. На такое отношение к ней они имели полное право. Каквыразилась София, на бумаге история выглядела бы некрасивой…

Но у нее была еще и чисто человеческая сторона – и мне онабыла понятна, а семье Леонидис нет. Они и сейчас, и всегда были богаты и хорошоустроены в жизни. Они не имели представления о соблазнах, искушающихобездоленного. Бренда Леонидис мечтала о богатстве, о красивых вещах изащищенности – и о своем доме. Она утверждала, что в обмен на все это онасделала счастливым своего старого мужа. Я сочувствовал ей. Во всяком случае,сочувствовал, пока говорил с ней… А сейчас? Осталась ли мера сочувствияпрежней?

Две стороны проблемы – разные точки зрения, какая из нихправильна, какая…

Предыдущей ночью я спал очень мало. Встал я рано, чтобысопровождать Тавернера. И теперь в теплой, пропитанной ароматом цветов гостинойМагды Леонидис тело мое расслабилось, утонуло в мягких объятиях большогокресла, глаза закрылись…

Я размышлял о Бренде, о Софии, о портрете старика, мысли моиподернулись приятной дымкой…

Я уснул.

Пробуждение происходило так постепенно, что я не сразупонял, что спал.

Сперва я ощутил аромат цветов. Перед моими глазами маячилокакое-то белесое пятно. Лишь по прошествии нескольких секунд я сообразил, чтосмотрю на чье-то лицо – лицо висело в воздухе на расстоянии полуметра от меня.По мере того как ко мне возвращалось сознание, зрение тоже прояснялось. Висящееперед моими глазами лицо не утратило своих гоблинских черт – круглое, выпуклыйлоб, зачесанные назад волосы, маленькие, как бусинки, черные глазки. Но теперьоно соединялось с телом – маленьким и тощеньким. Бусинки пристальноразглядывали меня.

– Привет, – сказало существо.

– Привет, – ответил я, моргая.

– Я – Жозефина.

Я и сам уже пришел к этому заключению. Сестре Софии,Жозефине, было, как я решил, лет одиннадцать-двенадцать. Невероятно уродливаядевочка и очень похожая на своего деда. Не исключено также, что онаунаследовала и его умственные способности.

– Вы – жених Софии.

Я признал правильность этого утверждения.

– Но явились вы сюда вместе со старшим инспекторомТавернером. Почему?

– Он мой знакомый.

– Да? Мне он не нравится. Я ему ничего не расскажу.

– Не расскажешь – чего?

– Того, что знаю. Я много чего знаю. Я люблю разузнавать пролюдей.

Она уселась на ручку кресла, продолжая меня разглядывать.Мне стало не по себе.

– Дедушку ведь убили. Это вам уже известно?

– Да, – кивнул я. – Известно.

– Его отравили. Э-зе-рином. – Она старательно выговориласлово. – Интересно, правда?

– Можно сказать и так.

– Нам с Юстасом очень интересно. Мы любим детективныеистории. Мне всегда хотелось быть сыщиком. Теперь я сыщик. Я собираю улики.

В этом ребенке было и впрямь что-то дьявольское.

Она возобновила атаку:

– Человек, который пришел со старшим инспектором, тоже ведьсыщик? В книгах пишут, что переодетого сыщика всегда можно узнать по сапогам. Аэтот носит замшевые ботинки.

– Старые порядки меняются.

Жозефина истолковала мое замечание по-своему.

– Да, – сказала она, – теперь нас ждут большие перемены. Мыпереедем в Лондон, будем жить на набережной Виктории. Маме давно этогохотелось. Она будет довольна. Папа тоже, я думаю, не будет возражать, раз книгипереедут вместе с ним. Раньше он не мог себе этого позволить. Он потерял кучуденег на «Иезавели».

– На Иезавели? – переспросил я.

– Да. Вы ее не видели?

– А-а, это пьеса? Нет, не видел. Я жил за границей.

– Она недолго шла. Честно говоря, она полностью провалилась.По-моему, маме абсолютно не подходит роль Иезавели, а вы как думаете?