Не знаю, дошло ли до нее все значение этих слов.По-видимому, нет. Она надулась и сказала капризным тоном:

– Мне не нравится мистер Гейтскил. Не надо его мне.

– Вы можете пригласить собственного адвоката, миссисЛеонидис.

– Да? Не люблю я этих адвокатов. Только голову задуривают.

– Вы вольны решать сами, – Тавернер изобразил механическуюулыбку. – В таком случае приступим?

Сержант Лэм послюнил карандаш. Бренда Леонидис села на диванлицом к Тавернеру.

– Вы что-нибудь выяснили? – спросила она.

Я заметил, что пальцы ее нервно скручивают и раскручиваютскладку шифонового платья.

– Сейчас мы уже со всей определенностью можем утверждать,что ваш муж умер в результате отравления эзерином.

– То есть он умер от глазных капель?

– У нас нет сомнения в том, что, когда вы делали последнийраз укол мистеру Леонидису, вы ввели эзерин, а не инсулин.

– Но я же не знала. Я-то ни при чем. Поверьте мне,инспектор.

– Значит, кто-то умышленно подменил инсулин глазнымикаплями.

– Какая подлость!

– Да, миссис Леонидис.

– Как вы думаете – кто-то сделал это нарочно? Или нечаянно?А может, кто-то хотел подшутить?

Тавернер ответил вкрадчивым голосом:

– Мы не думаем, что это была шутка, миссис Леонидис.

– Наверное, это кто-то из слуг.

Тавернер не ответил.

– Наверняка. Больше некому.

– Вы уверены? Подумайте, миссис Леонидис. Больше ничего неприходит вам в голову? Может быть, с кем-то у него возникли дурные отношения? Скем-то он поссорился? Кого-то обидел?

Она по-прежнему смотрела на него с вызовом в широкораскрытых глазах.

– Понятия ни о чем таком не имею, – сказала она.

– Вы говорили, что днем ходили в кино?

– Да, я вернулась в половине седьмого, как раз пора былоделать укол инсулина… Я сделала укол, как всегда, и вдруг он… ему сталонехорошо… Я перепугалась, побежала к Роджеру… Я уже все вам рассказывала. Чтож, мне десять раз рассказывать одно и то же? – В голосе появилась визгливаяистерическая нотка.

– Прошу прощения, миссис Леонидис. А сейчас могу япоговорить с мистером Брауном?

– С Лоуренсом? Зачем? Ему ничего не известно.

– И все-таки я хотел бы с ним побеседовать.

Она бросила на Тавернера недоверчивый взгляд:

– Он сейчас в классной комнате, занимается латынью сЮстасом. Ему зайти сюда?

– Нет, мы сами туда зайдем.

Тавернер быстрыми шагами вышел из комнаты. Мы с сержантомпоследовали за ним.

– Вы на нее нагнали страху, сэр, – заметил сержант.

Тавернер что-то проворчал. Поднявшись еще на несколькоступенек и пройдя коридором, он привел нас в просторную комнату, выходящуюокнами в сад. За столом сидели молодой блондин лет тридцати и красивыйтемноволосый мальчик лет шестнадцати.

При нашем появлении они подняли головы. Брат Софии Юстасуставился на меня, Лоуренс Браун устремил отчаянный взгляд на старшегоинспектора.

Мне еще не приходилось видеть человека, до такой степенипарализованного страхом. Он встал, потом сел. Потом буквально пискнул:

– Доброе… утро, инспектор.

– Доброе утро, – резко ответил Тавернер. – Могу я с вамипобеседовать?

– Да, конечно. С удовольствием. Если, конечно…

Юстас поднялся:

– Мне уйти, старший инспектор? – Голос был приятный, тонслегка надменный.

– Мы… мы продолжим занятия позже, – пролепетал учитель.

Юстас с небрежным видом направился к двери. Я заметил какую-тонапряженность в его походке. Выходя, он поймал мой взгляд и, проведя пальцемсебе по горлу, ухмыльнулся. Затем закрыл за собой дверь.

– Итак, мистер Браун, – начал Тавернер, – анализ всерасставил на места. Причина смерти мистера Леонидиса – эзерин.

– Я… Вы хотите сказать… значит, мистера Леонидисадействительно отравили? Я все надеялся…

– Его отравили, – резко проговорил Тавернер. – Кто-топодменил инсулин глазными каплями.

– Не могу поверить… Невероятно.

– Вопрос в том, у кого была причина для этого.

– Ни у кого. Абсолютно ни у кого! – Молодой человеквозбужденно повысил голос.

– Вы не хотите, чтобы присутствовал ваш адвокат?

– У меня нет адвоката. Он мне не нужен. Мне нечего скрывать…нечего.

– Вы отдаете себе отчет в том, что все ваши заявлениязаписываются?

– Я невиновен… уверяю вас, невиновен.

– Ничего другого я и не предполагал. – Тавернер помолчал. –Миссис Леонидис как будто много моложе своего мужа?

– Да… кажется… да, это так.

– Ей, вероятно, бывало иногда скучновато?

Лоуренс Браун ничего не ответил, только облизнул пересохшиегубы.

– Должно быть, ей было приятно иметь компаньона своеговозраста, живущего тут же?

– Я… нет, вовсе нет… то есть… не знаю.

– Мне кажется вполне естественным, чтобы между вамизародилась привязанность…

Молодой человек бурно запротестовал:

– Нет, нет, никакой привязанности! Ничего похожего! Я знаю,что у вас на уме, но это не так! Миссис Леонидис всегда была ко мне добра… Я испытываюк ней величайшее… величайшее уважение… но ничего больше, ничего, уверяю вас.Просто чудовищно предполагать такие вещи! Чудовищно! Я бы не мог никого убить…или подменить пузырьки… или сделать еще что-нибудь такое ужасное. Я человекчувствительный, у меня слабые нервы. Меня сама мысль кого-то убить приводит всодрогание… и все это поняли… Я против убийства по религиозным соображениям…Поэтому в войну я работал в госпитале, поддерживал огонь под котлами…Невыносимо тяжелая работа… Долго я там не проработал… и тогда мне разрешилипреподавать. Я вкладывал все силы в занятия с Юстасом и Жозефиной – она оченьумна, но трудный ребенок. Все ко мне были так добры – и мистер Леонидис, имиссис Леонидис, и мисс де Хевиленд. И вот теперь такой ужас… И вы подозреваетев убийстве меня… меня!