села на коня вместе с Ислуином. Доверчиво и осторожно прижималась к нему всю дорогу. Когда в зыбких предрассветных сумерках вдалеке показался костёр, возле которого ждали актёры, безропотно взяла в одну руку два тяжёлых мешочка, в другую поводья коней и пошла к костру одна.

***

Спать не ложился никто из труппы. Едва девушку заметили, кинулись к ней. Сразу посыпались вопросы как она, почему с ней нет Ивара и Лейтис… Белка в ответ коротко рассказала, что с ней произошло, и показала на мешочки. Фер как старейшина развязал тесёмки на горловинах…

– Не может быть! Золото! И сколько! – ахнули все наперебой.

А старый Фер вдруг сказал:

– Это был сам святой Женезиу.

Сказал вроде бы негромко – но услышали все. И тут же замолчали. Тётушка Мала добавила:

– Не зря он нам явился. Историю о тех, кто нарушает его завет, рассказал. И подарил нам своё искусство. Денег хватит и на вступительный взнос в гильдию, и на театр. А ещё… Как обустроимся – мы обязательно должны открыть школу. Чтобы те, кому Единый дал искру таланта, могли перенять дар святого и нести его людям.

Все снова зашумели, тут же начали строить планы – куда ехать, как лучше открывать театр… Белка в обсуждении не участвовала. Она со всеми соглашалась, время от времени вставляла в разговор какие-то ничего не значащие междометия и слова. Но мысли её были совсем не здесь – а там, в рассветных сумерках. Рядом с Лейтис. Пусть мужчина и правда оказался святым, но Лейтис – она в этом была уверена – самый обычный человек. Говорят, иногда такие путешествуют вместе со святым по воле Единого, пока не искупят какой-то долг или не внесут службой плату за какое-то обещание. Лейтис стала ей подругой, и не просто подругой, а такой, каких за всю жизни встречаешь только раз или два. Поэтому на общую радость вдруг наложилось острое как нож горе: ведь они наверняка никогда в этой жизни больше не увидятся. И губы, словно сами собой, прошептали:

– Кто бы ты ни была, пусть дорога твоя будет лёгкой, пусть Единый скорее приведёт тебя к тому, что ты ищешь. Прощай. И спасибо тебе за всё.

[1] Авторство строк приписывается графине де Диа, одной из самых знаменитых женщин-поэтов средневековой Франции. Примерно конец XII века

Глава 4. Тень столичного света

Турнейг, столица Империи. Декабрь, год 498 от сошествия Единого.

Харелту снился сон. Странный сон. Обычно даже в самом подробном видении ты слышишь звуки, что-то замечаешь – но расплывчато, образы сменяют друг друга словно солнечные зайчики, бегущие по зеркалу водной глади, зыбкие как текучая речная вода. А сегодня всё было совсем по-иному. Темнота вдруг сменилась ненормально-чёткой картиной бесконечной серой равнины, над которой в вышине парили еле различимые громады облаков. Но вот небеса, ещё непроницаемые над головой, у горизонта чуть посветлели, равнина стала рельефной водой с резкими тенями и тёмными, почти металлическими изгибами и вмятинами волн. По мере того как купол над головой светлел, среди облаков, походивших на заманчивый фантастический пейзаж, появлялись пляжи, лагуны, множество островков и песчаных мелей, заполненных инертным небесным океаном. В нос ударили запахи соли, йода и морских водорослей – а уж такому во снах случаться не положено вообще.

И вот уже облака стали походить на незыблемые скалы, вылепленные светом и тенями, потом белые и серые тона сменились на тёплые. Мгновение, и горизонт вспыхнул розовым и голубым, а солнце, краешком прорвав водную гладь, вырвалось на свободу нового дня. Облака тут же заиграли палитрой художника, словно нахваливаясь богатством цветов, не отставали от них и волны, щедро разбрасывая по мутной зелени волн красную медь и жёлтое золото солнечного света. В невидимую спину ударил утренний ветерок, принёс с собой новые запахи: пряных пахучих трав и каких-то духов, горячих просмолённых досок… И людей, которые уже не первый день плывут, не имея возможности покинуть тесную скорлупку судна.

Харелт обернулся и осмотрелся, хотя и не понял, как это можно сделать без тела, в виде призрака, каким он сейчас был. Но это же сон, где всё возможно? Он стоял? Или повис над палубой небольшой каракки[1], причём судно, судя по смуглым матросам и таким же смуглокожим владельцу корабля и шкиперу, было с Бадахоса. Да и разной степени поношенности пурпуаны[2] и остроносые башмаки для экипажа явно не дань моде, последние несколько лет захлестнувшей Империю в подражание островитянам, а привычная повседневная одежда. На палубе рядом с грот-мачтой стояли два пассажира-северянина. Мужчина лет сорока и девушка лет шестнадцати. В своих рубахах небелёного полотна до середины бедра и штанах среди бадахосцев они – словно вороны-альбиносы.

Хозяин судна хмурился, время от времени смотрел в подзорную трубу и что-то горячо обсуждал со шкипером. Едва солнце окончательно встало над горизонтом, причину беспокойства получилось увидеть уже невооружённым глазом. С северо-востока каракку догоняли две морские галеры морских волков. Ситуация самая что ни на есть обыденная. В море закон прост: если нет сил отбиться, и не получилось прокрасться незаметно, то будь готов, что станешь добычей. Потому-то торговые суда стараются ходить большими караванами… которые и сами не гнушаются разбоем вдали от родных берегов. Были случаи, когда прибыль такого каравана от случайно захваченного приза оказывалась больше заработанного от честной продажи собственного груза.

Каракку, на чьей палубе находился Харелт, в этот раз постигла судьба неудачников. Судя по запаху, трюмы были забиты багряным маслом: его добывали недалеко от Безумного леса, и служило оно основой знаменитых и невероятно дорогих бадахосских духов и благовоний. Однако имело масло две неприятные особенности – сезон добычи приходился на конец лета, и хранилось в сыром виде оно, как правило, всего несколько месяцев. А обрабатывать багряное масло умели только в Бадахосе. И если не успел доставить в порт и продать торговцам до начала осенних штормов, то сбывай за бесценок тому, кто возьмёт. Покупатель же тогда играет в лотерею, стухнет товар до весенней навигации или нет… Впрочем, можно поступить как владелец каракки. Попытаться проскочить в сезон короткого зимнего затишья в стороне от обычных маршрутов, надеясь, что хищники моря тоже будут пережидать бури в портах или не заметят в безбрежной солёной пустыне небольшое одинокое судно. В этот раз не повезло. Морские волки, судя по всему, тоже почему-то обходили привычные пути, а завидев беззащитную добычу, решили не упускать удачного случая.