— Мама, о мама! — Странный звук, то ли вздох, толи рыдание. — Дэн умер, мама! Дэн умер!

Земля разверзлась под ногами. Бездонная, бездонная пропасть.Мэгги проваливается в бездну, глубже, глубже, края смыкаются над головой, и ужевовек не выбраться, до самой смерти. Что еще могли ей сделать бессмертные боги?Она не понимала, когда спрашивала об этом. Как смела она спрашивать, как смелане понимать? Не искушай богов, они этого не любят. Когда она не поехалапосмотреть на него в лучшую минуту его жизни, разделить его радость, она ивпрямь воображала, что расплатилась за все сполна. Дэн будет свободен и отрасплаты, и от нее. Она не увидит его лица, самого дорогого на свете, и темзаплатит за все. Края бездны сомкнулись, дышать нечем. Стоишь на дне ипонимаешь — слишком поздно.

— Джастина, родная, успокойся, — с силой сказалаона, голос ее не дрогнул. — Успокойся и расскажи толком. Ты уверена?

— Мне позвонили из австралийского консульства… тамрешили, что я ближайшая родственница. Какой-то ужасный тип все добивался, как яхочу поступить с телом. Он все время говорил про Дэна «тело». Как будто оно ужене Дэна, а неизвестно чье. (Мэгги услышала рыдание). Господи! Наверно, этомубедняге тошно было мне звонить. Мама, мама. Дэн умер!

— Но как, Джастина? Где? В Риме? Почему Ральф мне непозвонил?

— Нет, не в Риме. Кардинал, наверно, еще ничего незнает. Тот человек сказал, Дэн утонул, спасая утопающих. У него было два месяцасвободных, мама, и он просил меня поехать с ним, а я не поехала, я хотелаиграть Дездемону и хотела быть с Лионом. Если б только я была с Дэном! Будь ятам, может, ничего бы не случилось. Что же мне делать!

— Перестань, Джастина, — сурово сказалаМэгги. — Брось эти мысли, слышишь? Дэн бы возмутился, ты и сама знаешь.Несчастье всегда может случиться, а отчего и почему, мы не знаем. Сейчас важно,что ты жива и здорова, я не потеряла обоих. Теперь ты одна у меня осталась. Ох,Джасси, Джасси, это так далеко! Мир слишком велик, слишком. Приезжай домой, вДрохеду! Мне тошно думать, что ты там совсем одна.

— Нет, мне надо работать. Работа — единственное моеспасенье. Без работы я сойду с ума. Не надо мне никого, не надо никакогоутешенья. Ох, мама! — Она горько заплакала. — Как мы будем жить безнего?

В самом деле как? И жизнь ли это? Бог дал. Бог и взял. Прахеси и в прах возвратишься. Жизнь — для нас, недостойных. Жадный Бог берет себелучших, предоставляя этот мир нам, прочим, чтобы мы здесь пропадали.

— Никто из нас не знает, долго ли нам жить. Большоетебе спасибо, Джасси, что позвонила, что сама мне сказала.

— Мне невыносимо было думать, что тебе скажет кто-точужой, мама. Немыслимо услышать такое от чужого. Что ты теперь будешь делать?Что ты можешь сделать?

Напрягая всю волю, Мэгги силилась через мили и мили как-тосогреть и утешить в далеком Лондоне свою погибающую девочку. Сын умер, дочь ещежива. Надо ее спасти. За всю свою жизнь Джастина любила, кажется, одного толькоДэна. Больше у нее никого нет, даже мать она не любит.

— Джастина, милая, не плачь. Не убивайся так. Дэн ведьэтого не хотел бы, правда? Вернись домой, и тебе станет легче. И мы перевеземего домой, в Дрохеду. По закону теперь он опять мой, он уже не принадлежитцеркви и она не может мне помешать. Я сейчас же позвоню в наше консульство и впосольство в Афинах, если сумею пробиться. Он непременно должен вернутьсядомой! Просто думать не могу, чтобы его похоронили где-то далеко от Дрохеды.Здесь его дом, и он должен вернуться домой. Приезжай с ним, Джастина.

Но Джастина съежилась в комок на полу и только головойкачала, как будто мать могла ее видеть. Домой? Никогда она не сможет вернутьсядомой. Если б она поехала с Дэном, он был бы жив. Вернуться домой — и чтобыприходилось изо дня в день, до конца жизни, смотреть в лицо матери? Нет, дажедумать невыносимо.

— Нет, мама, — сказала она, а слезы текли по лицуи жгли, точно расплавленный металл. Кто это выдумал, будто в самом большом горечеловек не плачет? Много они понимают. — Мне надо оставаться здесь иработать. Я приеду домой с Дэном, а потом опять уеду в Лондон. Не могу я жить вДрохеде.

Три дня длилось беспомощное ожидание, провал в пустоту; измолчания властей Джастина в Лондоне, Мэгги и вся семья в Дрохеде пыталисьизвлечь хоть какую-то надежду. Конечно же, недаром так долго нет ответа,произошла ошибка, будь все правдой, конечно же им бы уже сообщили! Дэнпостучится у двери Джастины и с улыбкой скажет, что вышла преглупая ошибка. ВГреции переворот, беспорядок страшный, наверняка там вышла уйма глупейшихошибок и недоразумений. Дэн войдет и поднимет их на смех — как могли онивообразить, будто он умер, он будет стоять здесь и смеяться, высокий, сильный,полный жизни. Они ждали, и надежда все росла, росла с каждой минутой. Ужасная,предательская надежда. Он не умер, нет! Дэн не мог утонуть, он превосходныйпловец, он решался плавать даже в самом неспокойном, бурном море, и хоть бычто. Так они ждали, отвергая то, что случилось, в надежде на ошибку. Сообщитьдрузьям и знакомым, написать в Рим — все успеется. На четвертое утро Джастинаполучила известие. Будто разом постарев на сто лет, медленно, бессильно онасняла трубку и снова позвонила в Австралию.

— Мама?

— Джастина?

— Его уже похоронили, мама! Мы не можем взять егодомой! Что же нам делать? Они твердят одно: Крит большой, название деревнинеизвестно, к тому времени, как пришла их телеграмма, его уже куда-топеретащили и закопали. И он лежит бог весть где, в безымянной могиле! Я не могудобиться визы в Грецию, никто не желает помочь, там совершенный хаос. Что женам делать, мама?

— Встречай меня в Риме, Джастина, — сказала Мэгги.Все, кроме Энн Мюллер, собрались тут же у телефона, они еще не успелиопомниться. Мужчины за эти три дня постарели на двадцать лет; Фиа, совершенноседая, по-птичьи хрупкая и сухонькая, бродила по дому и все повторяла: «Зачемне я умерла? Зачем понадобилось отнять его? Я же старая, такая старая! Я-тоготова умереть, зачем было умирать ему? Зачем не я умерла? Я такая старая!» Эннслегла, миссис Смит, Минни и Кэт дни и ночи проводили в слезах.

Мэгги положила трубку и молча оглядела окружающих. Вот ивсе, что осталось от Дрохеды. Горсточка стариков и старух, бездетные, конченыелюди.

— Дэн потерян, — сказала она. — Его не могутразыскать, он похоронен где-то на Крите. Такая даль! Как же ему покоиться такдалеко от Дрохеды? Я еду в Рим, к Ральфу де Брикассару. Если кто и может нампомочь, так только он.

К кардиналу де Брикассару вошел его секретарь.

— Простите, что беспокою вас, ваше высокопреосвященство,но вас хочет видеть какая-то дама. Я объяснил, что идет конгресс, что вы оченьзаняты и никого не можете принять, но они сказала, что будет сидеть ввестибюле, пока у вас не найдется для нее времени.