– Не нужно драматизировать, дорогой Уотсон. Полагаю,мисс дез Эссар выйдет отсюда сама. Я не врач, но позволю себе предположить, чтофальшивый профессор в своих интересах… несколько преувеличил тяжесть травмы.Сударыня, попробуйте пошевелить конечностями.

Девушка испуганно посмотрела на него, не решаясь выполнитьпросьбу. Перевела взгляд на Фандорина. Тот успокоительно кивнул, и тогда она,закусив губу, осторожно подвигала сначала кистями, потом стопами.

Я испытал невероятное облегчение.

– Что скажет наш доктор? – спросил Холмс.

– Вы видите? Спинной мозг не повреждён! Вставайте иидите! – воскликнул я, от волнения не замечая, что цитирую Господа нашегоИисуса, взывающего к Лазарю.

Мы взяли бедняжку под мышки и поставили на ноги. Она былалегка, как пушинка.

– Я стою! Стою! – восторженно прошептала мисс дезЭссар, но едва мы отпустили её, чуть не упала.

– Это ничего, – объяснил я. – Мышцыодеревенели от длительного пребывания в одном положении. Не бойтесь. Сделайтешажок. Я вас подстрахую.

Поддерживаемая за талию, девушка медленно шагнула, потомещё, ещё. Так я довёл её до кресла, куда она опустилась совершенно выбившаясяиз сил, но счастливая.

– У меня нет паралича! Я могу двигаться! – всёповторяла она.

Внезапно её хорошенькое личико залилось густым румянцем. Ярешил, что это от радостного возбуждения, но в следующую секунду Эжени закрылалицо руками и разрыдалась.

– Боже, как стыдно! Этот бесчестный человек подвергалменя таким унижениям! Я думала, он врач! Я делала всё, как он говорил… Нет, этоужасно!

Я понял, что она имела в виду. Обычные процедуры, которымона подвергалась в качестве лежачей больной – массажи от пролежней, отправлениефизиологических надобностей и прочие интимности, – теперь показалисьгоспоже дез Эссар невыносимо оскорбительными.

От мысли о том, как цинично поиздевался Люпен надбеззащитной девушкой, у меня сами собой сжались кулаки.

– Клянусь, он ответит и за это! – сквозь зубыпроговорил я. – Даю слово, мы найдём этого бесчестного негодяя.

Однако сейчас было не время предаваться благородномунегодованию.

– Обхватите меня за шею, – велел я. – А вы,Холмс, возьмите мисс Эжени за ноги. Она очень слаба. Только осторожней – тамсодрана кожа. До полуночи четверть часа, вполне достаточно, чтобы без спешкивыбраться наружу и отойти подальше от дома. Даже если Люпен не сблефовал ибомба взорвётся, теперь это не страшно, ведь замок застрахован. Ну что же вы?

Холмс и не подумал меня послушаться. Он смотрел на меняулыбаясь.

– Дорогой Уотсон, я понимаю ваше желание ощутить у себяна шее нежные ручки мисс дез Эссар, но давайте не будем подвергать барышнюриску простудиться. Мистер Фандорин говорил нам, что раскрыл тайну шифра. Такдавайте же наконец проверим правильность его гипотезы. Право, жаль губить такойкрасивый дом.

Бедная Эжени, всё ещё не догадывавшаяся о нависшей надзамком угрозе, мало что могла понять из этих слов, а то, что поняла,истолковала неверно.

– Мистер Холмс прав. Не могли бы вы закрыть окно? Мнехолодно. И потом, я боюсь, бегонии замёрзнут.

Она показала на цветочный горшок, стоявший на подоконнике.

Я хотел выполнить её просьбу, но русский остановил меня.

– Погодите закрывать окно, доктор. Прошу потерпеть ещёминутку, мадемуазель. А вам, мистер Холмс, я скажу, что проверять мою гипотезунам не понадобится. Мсье Люпен сам расскажет нам, где он спрятал б-бомбу. Маса,дай-ка фонарик.

Японец протянул ему электрический фонарь, Фандорин подошёл краспахнутому окну, перегнулся и посветил вниз.

– Отличная штука – силок на волка, – сказал он.

Мы бросились к подоконнику.

Это было воистину удивительное зрелище! В кругеэлектрического света, весь опутанный сетью, по земле катался «профессорЛебрен».

– Когда мы с Масой «закупоривали» дом, под каждым окномя установил по силку из замечательной охотничьей к-коллекции дезЭссара-старшего, – объяснил русский. – Я ведь рассказывал, чтонаучился этой премудрости у сибирских охотников. Выпутаться из такой сетки безпосторонней помощи совершенно невозможно – разве что, если у тебя есть большойтесак. Эй, профессор! До взрыва остаётся двенадцать минут! Если не хотитепогибнуть под обломками, расскажите, где тайник.

Ответом было яростное рычание. Потом меж ячеек сетипросунулось дуло револьвера и грянул выстрел – мы едва успели спрятаться.

– Отличный трюк, коллега, – с уважением сказалХолмс. – Мои комплименты. А что с нашим милым управляющим?

Фандорин оглянулся на японца. Тот кивнул. Теперь я понял,почему Сибата не проявлял особого рвения в погоне за Боско и не захотелгоняться за ним по парку. Азиат знал, что зверь угодит в капкан.

– Управляющий ретировался через окно, а стало быть,тоже угодил в ловушку. Оставим г-господина Люпена, он не в себе. Его самолюбиеущемлено, и он скорее погибнет, чем раскроет нам секрет. Маса сойдёт вниз иприсмотрит за ним – на всякий случай. Мы же с вами проведаем мсье Боско.Надеюсь, он окажется посговорчивей.

Затворив окно и прикрыв девушку пледом, мы покинули башню.Сибата отправился сторожить Арсена Люпена, а мы втроём быстро спустились ивышли наружу через служебный ход, благо все ключи от дома были у Фандорина.

С неба повалили хлопья снега, ложась на сухую, жухлую траву.

– Настоящая новогодняя погода, – молвил русский, снаслаждением вдыхая воздух. – Спасибо девятнадцатому веку за к-красивоепрощание.

А мне было не до снега. Я не выпускал из руки часов и всёпоглядывал на стрелку. От полуночи её отделяло всего семь маленьких делений. Явдруг понял простую и страшную вещь: если Боско тоже откажется раскрыть тайну,мы не успеем снова подняться в башню и вывести мисс Эжени из дома! Как я могпоступить настолько легкомысленно!

Завидев у стены, под открытым окном, подобие тёмной,бесформенной кучи, я бросился вперёд со всех ног.

Да, это был Боско, как и его патрон, весь опутанный шёлковойсеткой. Однако невозможно описать мой ужас, когда я увидел, что преступниклежит без движения. На голове сбоку у него виднелась продольная, обильнокровоточащая рана. Очевидно, моя последняя пуля, пущенная наугад, чиркнулабеглеца по виску и оторвала пол-уха. Он потерял сознание не сразу. Сумелспуститься, но, угодив в ловушку, забарахтался, от резких движений кровотечениеусилилось, и раненый лишился чувств.