– …Я послал Уотсона в комнату за двумя предметами:фонендоскопом и скрипкой. Скрипка была мне необходима, чтобы приступить кработе, фонендоскоп же, по правде сказать, не имел никакой ценности. Однако насловах я придал ему огромную важность. Зато про скрипку не произнёс ни слова,ограничился жестом. Уловка сработала. Устрашившись фантастическогочудо-фонендоскопа, преступник смазал одну из ступенек лестницы дверным маслом,да ещё отключил свет. Бедный Уотсон не мог не поскользнуться. В результатехрупкий фонендоскоп, разумеется, разбился. Со скрипкой же, помещённой в прочныйфутляр, ничего не случилось. А она-то на самом деле и была мне нужна.

– Невозможно, – перебил Холмса русский.

– В каком смысле, сэр? Что именно кажется вам здесьневозможным?

Губы Холмса чуть раздвинулись в иронической улыбке.

– Невозможно, чтоб мсье дез Эссар был ч-членом шайки.

– Могу ли я поинтересоваться причиной столькатегоричного заявления?

Мой друг был явно удивлён.

Фандорин смотрел на него с не меньшим удивлением:

– Но ведь это означало бы, что мадемуазель дез Эссар –не та, за кого себя выдаёт, а хитрая авантюристка, сообщница Люпена.

Холмс пожал плечами:

– Естественно.

Фандорин молча поглядел на меня, и я отлично понял этотвзгляд.

– Не тревожьтесь, ничего не предпринимайте иоставайтесь на месте, – сказал я дез Эссару, после чего разъединился.

– Что вы сделали, Уотсон?! – вскричалХолмс. – Я же велел не отпускать этого негодяя от телефона!

– Он прав. Эжени никак не может быть преступницей. Азначит, дез Эссар, действительно, её отец и владелец замка.

Мне тяжело было сказать такое моему другу, да ещё вприсутствии его соперника, однако чувство долга возобладало.

– Холмс, – я запнулся, – не обижайтесь, но высовсем не знаете женщин… Мисс Эжени… У меня нет рациональных аргументов, новообразить, будто она – лицедейка и мошенница… Вынужден согласиться с мистеромФандориным. Это невозможно. Просто невозможно, и всё.

Мой гениальный приятель безупречен во всём, что касаетсялогики и доводов рассудка, но иногда чрезмерная математичность его подводит.Всякий раз, когда ему доводилось ошибаться (а таких случаев за всю его карьерубыло очень мало), виной тому были женщины. Вернее, сугубо теоретическоезнакомство Холмса с их эмоционально-психологическим устройством. Подозреваю,что его стойкое предубеждение против прекрасного пола объясняется именно этим:женщина – уравнение, не поддающееся исчислению.

Видно было, что Холмс уязвлён моими словами, которыенаверняка показались ему бредом или, того хуже, изменой.

– Что ж, господа знатоки женской натуры. – Онсердито запыхтел трубкой. – Тогда я умолкаю. Готов выслушать вашу версию.

Я молчал, ибо, во-первых, чувствовал себя предателем, аво-вторых, никакой версии предложить не мог.

Вернулся японец и молча встал в дверях. Его щека былазаклеена свежим пластырем. Он и Фандорин обменялись несколькимиприсюсюкивающими словами, после чего Сибата отступил глубже в коридор – к самойлестничной площадке.

– Согласен, что шайка состоит из двух с-сообщников…Русский обращался преимущественно к Холмсу – это был поединок двух небожителей,мне и японцу отводилась роль безгласных слушателей. Впрочем, на большее я и непретендовал.

– Один из них «Боско», второй – «Лебрен». Взять их споличным нам не удалось. И никакими доказательствами кроме косвенных мы нерасполагаем. «Боско» разгуливает на свободе, зато «профессор» из башни теперьникуда не денется. Маса присматривает за лестницей.

– А девушка? – не удержался я в амплуастатиста. – Ведь она в его власти!

– Им не нужна девушка. Им нужен м-мешок с деньгами.Преступники уверены, что сумеют нас обдурить. Шалость с выстрелами – прямоетому свидетельство. Пускай их куражатся. Мы обязательно допросимпсевдопрофессора, но сначала нужно найти тайник – до назначенного часа остаётсясовсем мало времени. Я абсолютно убеждён, что тайник действительно существует.И, кажется, я догадываюсь, как его найти…

– В самом деле? – быстро спросил Холмс. –Любопытно. В этом случае арест «профессора», действительно, может подождать.Ну-ка, Уотсон, соединитесь-ка снова с дез Эссаром. Проверим, на месте ли он илипоспешил вернуться в замок, чтоб подслушивать нас.

Я повернул рычаг.

Хозяин откликнулся сразу.

– Боже, я думал, телефон снова отключился! Доктор, этовы? Что мне делать? Боско по-прежнему не возвращается…

Красноречивым жестом я показал Холмсу на трубку – мол,убедитесь сами. Дез Эссар никуда не делся, он всё ещё на квартире управляющегои подслушивать нас никак не может. Мой друг раздражённо поморщился, он ужасноне любит признавать свою неправоту.

Итак, дез Эссар продолжал пищать мне в ухо, однако слушал яне его, а Фандорина.

– Это пока п-предположение, которое ещё нужнопроверить. Но правдоподобное. – Русский покосился на часы, которыепоказывали без десяти минут одиннадцать, и заговорил быстрее. – Когда мыобходили этот странный дом, тут было слишком много необычного и к-курьёзного.Это рассеивало внимание, поэтому я припомнил одну деталь лишь задним числом. Выобратили внимание, что в подвале только одно помещение содержится в идеальнойчистоте и полном порядке?

Холмс покровительственно усмехнулся.

– Само собой. «Органная». Отлично, мистер Фандорин.Продолжайте.

– Я тоже обратил на это внимание! – сказаля. – Особенно подозрительной мне показалась картинка, изображающаяМефистофеля! Вы помните, я даже её снял и подёргал гвоздь, на котором онависела?

– Погодите, Уотсон. Мистер Фандорин хочет намрассказать не о живописи, а о другом роде искусства.

Русский чуть прищурился.

– Значит, вы т-тоже? – непонятно спросил он.

Что «тоже»? Что он имел в виду? Трудно присутствовать прибеседе людей, которые гораздо проницательней тебя, да ещё распускают хвост другперед другом.

– А вы как думали? – хмыкнул Холмс.

Фандорин явно расстроился.

– Ах ну да, вы же скрипач. А я никогда не училсямузыке.

Тут моему терпению пришёл конец.