расстрелу[1122]. К свидетельству Радомысльского эта казнь отношения не имела: судьба наших героев в лагерях зависела не столько от бывших грехов, сколько от взаимодействия с лагерной администрацией и от разнарядок сверху. Любые участия в коллективных действиях в лагере, хоть сколько-нибудь окрашенные политически, всегда грозили высшей мерой или дополнительным сроком.

На момент повторного ареста в Кулебаках с Петром Тарасовым проживала Ксения Васильевна Евдокимова, жена Евдокимова и сестра Ширяева (оба были уже расстреляны). У них родился сын Юрий.

Никаких подробностей о двух браках Тарасова нет – архив на этот счет молчит. Также неизвестно, когда Тарасов узнал о расстреле своей первой жены. Он снова женился, но это не значит, что его поставили в известность о судьбе Анны Евдокимовой – развод мог быть оформлен заочно.

5. Любовь оппозиционеров

Оппозиция была не только политической и идеологической, но и морально-этической категорией. Овладевая человеком полностью, наклонность к упрямству, анархизму, предпочтению себя коллективу не могла не сказаться на его поведении. За неимением хоть сколько-нибудь подробного материала о личной жизни Петра Тарасова попробуем сказать что-то о семейных отношениях – и адюльтерах – коммуниста на примере его тестя. Правда, для этого нам надо вернуться в 1920‑е годы. История с любвеобильным Евдокимовым позволит нам поговорить об отношении коммунистов к браку и любви, а также проследить эволюцию этих институтов до времен террора. Продолжив наш разговор на материалах 1930‑х годов, мы убедимся, что партия ценилась выше, чем супружеская преданность, и что интимность была категорией в первую очередь политической.

Первый эпизод переносит нас в Крым. 28 июля 1926 года отдыхавший на тамошнем курорте секретарь Замоскворецкого РКК ВКП(б) тов. Михалько докладывал тов. Ярославскому о бесчинствах «члена ЦК ВКП(б) тов. Евдокимова», которые ему привелось наблюдать. После поражения дорогой ему ленинградской партийной организации на XIV партийном съезде Евдокимов спился. Он не вылезал из бутылки день и ночь, пил что попало. Врачи послали Григория Еремеевича на лечение в Севастополь (с 20 марта по 7 июня 1926 года), но и там он «систематически занимался пьянством» – об этом говорил не один свидетель. «Причем неоднократно приходилось его смирять беспартийным, и его безобразия приняли тему разговоров среди обывателей города Севастополя, где, открыто, говорили, вот вождь ВКП и т. д.» Михалько попросил секретаря Севастопольского райкома тов. Степанова «принять меры», но тот заявил, «что все эти сведения ему известны». В Севастополе все уже знали, что со стороны опального оппозиционера имели место «попытки подискутировать», т. е. обсудить внутрипартийное положение с кем попало. «Кроме этого поступило заявление Главврача Санатории и других о том, что тов. Евдокимов неоднократно в пьяном виде угрожал, со слезами или в истерике, что он и другие ведут борьбу с тов. Сталиным, объясняя суть разногласий обвинением в кулацком уклоне и др. – и это в присутствии беспартийных. В конце концов, он вынужден будет в одно прекрасное время перестрелять их, – мне терять нечего [вписано от руки. – И. Х.] – а главное, тов. Сталина».

Угрозы Евдокимова в это время не толковались буквально – в них главным образом видели пример полной потери контроля над языком. В доказательство того, что Евдокимов выносит сор из избы, приводилась скандальная история о том, как он пригласил к себе «беспартийную жену одного спеца из Ростова». Мало того, что он «пытался ее изнасиловать», но он еще и «выложил ей все разногласия и тоже посылал угрозы о терроре по отношению к вождям».

Обстоятельства этой истории излагала сама их жертва, А. Г. Погуляева-Захарова, секретарю Севастопольского райкома ВКП(б) Степанову 17 июня 1926 года:

Уважаемый Дмитрий Алексеевич

Хочу рассказать вам о случае, глубоко меня возмутившем и заставившем меня очень сильно перенервничать, буквально переболеть.

Вы поймете. Вы случайно познакомили меня с тов. Евдокимовым, рекомендуя его, как симпатичного и остроумного человека. Вы помните, мы воспользовались случаем проводить в Суук-Су т. Евдокимова, по его предложению, для того, чтобы посмотреть этот очаровательный уголок побережья. Во время нашей поездки тов. Евдокимов выказал себя действительно остроумным и симпатичным человеком, завоевав мое доброе и дружеское отношение.

Вы помните, перед отъездом домой, когда т. Евдокимов просил меня сказать свой адрес, я, подсмеиваясь, спросила, зачем, не хочет ли он поздравить меня с первым апреля, но ведь это уже поздно, и когда он записал мой адрес, я была удивлена, жена его несколько обескуражена, а все остальные были просто поражены пикантностью картинки – Евдокимов, пожилой и уравновешенный человек, записывающий адрес молодой дамы. (Какое несоответствие: приблизительно 50 лет Евдокимова и мои 23 года).

Итак, маленький, странный эпизод был скоро забыт. Прошло несколько дней, как однажды вечером к нам пришел какой-то человек, как оказалось потом – работник ЦК Комсомола по имени Иван Иванович (фамилии не помню) и принес записку мне, которую он не хотел отдать никоим образом, ни хозяйке нашего пансиона, ни моей сестричке, и только когда пришла я, он отдал мне лично письмо, которое я прочла с большим удивлением. Письмо т. Евдокимова заключало в себе приблизительно вот что: «Уважаемая Антонина Григорьевна, привет. Я обещал за Вами ухаживать, и очень очень хочу вас видеть и беседовать с Вами. Очень прошу Вас прийти на чашку чая. Евдокимов». Я спросила, где эта чашка чая? Оказалось, что Евдокимов и компания, приехавшая с ним, на поплавке ресторана – «Франция». Сначала я отказалась совсем от этого приглашения, ввиду позднего часа и еще по той причине, что в приехавшей кампании я знала только Евдокимова. Иван Иванович потратил почти 2 часа, уговаривая меня на все лады.

Зная меня, Дмитрий Алексеевич, вы понимаете, что я не ломалась, заставляя так долго просить себя. В результате колебаний – любопытство и желание поболтать с остроумным и милым человеком взяли верх над сомнениями и неясными страхами. Ну что же, в конце концов, страшного могло быть на поплавке в ресторане «Франция»? Я и Иван Иванович пошли, причем он тихонько, незаметно для нас, взял письмо Евдокимова с собой. Когда мы пришли на поплавок, все уже сильно выпили и очень много Евдокимов. Я, помня, что ему вредно пить (помните, жена его говорила при нас), попросила его больше не пить. Все же невозможно было отказаться от стопки мадеры с клубникой, отказавшись от ужина ввиду того, что я уже поужинала у нас в пансионе. И как ни просил меня т. Евдокимов, я ничего больше не пила. Вы ведь знаете, Дмитрий Алексеевич, я не люблю вино.

Захватив с собой вина, Евдокимов и компания поднялись, направляясь в гостиницу «Франция». У входа в гостиницу я остановилась, намереваясь попрощаться со всеми, так как находила, что